И Пунин, и Аренс говорили о гениальных прозрениях Хлебникова, о том, что его идеи можно поставить в один ряд с открытиями Эйнштейна и Минковского, что идеи Хлебникова непонятны потому, что они смелые, слишком смелые, и только со временем человечество оценит их по заслугам. Теперь друзья не боялись сравнивать Хлебникова с выдающимися мыслителями. «Уверенность в преодолении смерти сближает Хлебникова с Бергсоном и Федоровым», — писал Аренс.
В Москве, а затем в Петрограде состоялась выставка работ Петра Митурича «Памяти Хлебникова». Митурич показал работы санталовского цикла, «пространственную азбуку» и свои иллюстрации к произведениям Хлебникова. Статью о Хлебникове и об этой выставке опубликовал тогда же художник Николай Лапшин. Он вспоминает строки Хлебникова:
Люди изумленно изменяли лица,
Когда я падал у зари.
Одни просили удалиться,
А те молили: «Озари!»
(«Гонимый — кем, почем я знаю?..»)
Лапшин пишет: «И Хлебников удалился — умер, умер от истощения и голода, оставил свое дело незавершенным, но путь — показал, „озарил“ тех, кто мучился в бездорожье и смутно чувствовал какую-то другую правду, чем та, которой мы живем сейчас».
Старый друг Хлебникова Владимир Татлин к первой годовщине со дня смерти поэта осуществил постановку «Зангези» в Музее художественной культуры в Петрограде. Сам Татлин являлся и режиссером, и художником, и исполнителем главной роли в спектакле. Хотя спектакль большого успеха у публики не имел, дело Хлебникова таким образом продолжалось, друзья не позволяли предавать забвению его имя. С каждым годом делать это было все труднее и труднее. В стране «победившего социализма» «законы времени» и проповеди Зангези были не нужны. Хлебников оставался в глазах многих чудаком, бормотавшим непонятные слова на заумном языке и таскавшим в наволочке свои рукописи.
Горьким предостережением потомкам звучат строки Хлебникова, написанные им незадолго до смерти. В них поэт говорит не только о своей судьбе, но и о судьбе каждого творца, не понятого и не признанного современниками:
Еще раз, еще раз,
Я для вас
Звезда.
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи
И звезды:
Он разобьется о камни,
О подводные мели.
Горе и вам, взявшим
Неверный угол сердца ко мне:
Вы разобьетесь о камни,
И камни будут надсмехаться
Над вами,
Как вы надсмехались
Надо мной.
(«Еще раз, еще раз…»)
И все же мы закончим рассказ о Хлебникове не этими строками, а иными — его стихотворением тоже о смерти, или, скорее, о бренности нашего мира, но в то же время — о разумности, целесообразности, взаимосвязанности и в конечном счете — о торжестве бытия: