Вечерами, забравшись на диван, Тошка читал растрепанные книги о теплых морях, по которым плывут легкокрылые барки с черными флагами на грот-мачтах. Над соленой океанскои водои стелился пороховой дым, и узколицый пират с серебряной серьгой в ухе забрасывал абордажный крюк на снасти купеческого корабля.
— Читал бы ты лучше Тургенева, — говорил Тошке отец. — Или других классиков. Ну, что это у тебя за книжки такие? Где ты только берешь белиберду эту?
Но Тошке не хотелось читать «Бежин луг», который ему упорно подкладывал отец. «Бежин луг» проходили в школе. А в Тошкиных книгах было то, о чем не знали даже учителя. Ну, что мог сказать вечно хмурый учитель алгебры о приключениях знаменитого клипера «Золотой Рог» или о грозе Карибского моря корсаре Фаралетто, по прозвищу Пепино-Ягуар. Достать такие книги было непросто. Они месяцами не возвращались в библиотеку, и их приходилось выпрашивать у знакомых ребят или выменивать на что-нибудь.
Когда нечего было читать, Тошка пробовал сам выдумывать героев. Занятие оказалось увлекательным, но не таким уж простым. Труднее всего приходилось с именами. Годилось далеко не каждое: ведь их должны были носить необычные люди, жившие тревожной и смелой жизнью морских бродяг.
Как только появлялось подходящее имя, новый Тошкин герой сразу становился живым и понятным. Тошка видел его лицо, походку, костюм и знал наперед, чего можно ожидать от этого человека.
— Пусть себе сочиняет, — говорила Тошкиной матери старушка библиотекарша. — Не мешайте ему. Может, он будет поэтом или путешественником...
Ей очень хотелось, чтобы Тошка стал поэтом.
За поселком, в степи текла Воробьиха. Текла куда-то на юг за синий степной горизонт. По ней можно было весной, в большую воду, добраться в челноке до другой реки, а потом до третьей и в конце концов попасть в Волгу. А там только плыви! Мимо лесистых крутых берегов, минуя незнакомые, шумные города и рыбачьи села с широкими улицами, на которых сушатся сети. Все на юг, на юг, навстречу теплому дыханию больших морей.
Большие моря... Они всегда казались Тошке живыми. У них был свой нрав, свой цвет. Смотря по настроению: от веселого — голубого и до неистового — свинцово-серого. Были они громадные, яркие и пахучие, как степь, когда зацветают тюльпаны...
Через три года после окончания войны Тошка уехал из поселка. Его отца перевели на работу в небольшой южный порт. Это был уютный городок с вымытыми дождем тротуарами, с полутемными кофейнями, с крикливым Турецким базаром, где продавалось все что угодно: лески из конского волоса, тонко резанный табак, копченая барабулька и живые перепела. На рейде, за брекватером, стояли океанские суда. Разноцветные флаги, разноцветные трубы и желтые стрелы судовых кранов. По вечерам у морского Интерклуба громко смеялись парни в синих беретах с помпонами, в парусиновых каскетках, в шерстяных вязаных колпаках. Французы. негры, норвежцы. Они ходили обнявшись и покупали в магазинах цветастые цыганские шали.