– У вас всегда так много народу? – поинтересовался Борис, стараясь, чтобы вопрос его имел несколько интимную окраску.
– Да, почти всегда. Это ведь все завсегдатаи, редко когда заглянет к нам новый интересный человек.
– Мадам. – Борис склонился к ее руке.
– Друзья называют меня просто Софи, – прошептала она улыбаясь. – А теперь простите меня, я должна вернуться к обязанностям хозяйки.
Борис проводил ее страстным взглядом, потом обвел глазами присутствующих и не рискнул подходить еще к кому-нибудь с рассказом о петербургской осени, чтобы не возбудить подозрений.
«В салоне в четверг», – сказал Вольский. Здесь Вольского нет, Борис бы его узнал. Тому возможны две причины. Первая самая простая: это не тот салон. Вторая: Вольский, несомненно, узнал, что арестовали Керима с дядей, а возможно, и слышал выстрелы в южной бухте. Стало быть, он думает, что курьера либо убили, либо взяли, и не ждет его сегодня вечером в салоне. Горецкий прав: надо Борису быть осторожнее.
Вошел слуга с подносом, на котором теснились бокалы с шампанским. Борис не спеша фланировал по залу, рассматривая картины на стенах и вежливо улыбаясь дамам. Тем временем хозяйка объявила о выступлении нового таланта.
– Сейчас перед нами выступит всем нам хорошо известный прославленный во всех городах юга России Афанасий Крымский.
К роялю подошел высокий обрюзгший мужчина с отвислой нижней губой и мешками под глазами. Вид у него был такой, будто он пьет не переставая уже не первый год. Откашлявшись и обведя присутствующих мутно-наглым взглядом, поэт запрокинул голову и начал заунывным гнусавым голосом:
В фортепьянном концерте
Зябко кутаясь в мех
Ты получишь в конверте
Запечатанный смех,
Словно книгу раскроешь
Беспросветную даль
И на слезы настроишь
Бирюзовый рояль…
Под жидкие аплодисменты Борис ушел не прощаясь, по-английски.
Горецкий ждал его с докладом. Услышав о неудаче, он поморщился и отвернулся.
– Возможно, это не тот салон, – пробормотал Борис, – зря я в парикмахерской торчал. Но в пользу того, что это именно тот салон, говорит то, что третьего августа тоже был четверг, стало быть, салон имел место. Завтра с утра иду к баронессе с визитом, авось не прогонит.
– Посчитает наглецом, да такому красавцу все простит! – вздохнул Аркадий Петрович. – Поздно уже, давайте ложиться, голубчик.
На следующее утро Борис, опять-таки посетив парикмахерскую и благоухая одеколоном, прикоснулся к кнопке звонка дома, где располагался салон ОДИ и где, как он выяснил, в верхних комнатах жила баронесса Штраум. На звонок открыла немолодая горничная по утреннему времени в довольно затрапезном платье, без белого фартучка и наколки. В руке у нее была щетка, горничная занималась уборкой. Она застыла в дверях, глядя на Бориса немигающим взглядом.