Белые и черные птицы кружили над волнами. Восток угасал. Елена помолчала немного, наслаждаясь соленым ветерком, а затем, собравшись, приступила к рассказу. Непросто было распутать давние события в нить связного повествования. Все ж сумела она рассказать о демоне Хомутабале, погубившем Ореста через карточную игру, о покинувшем ее медиумическом даре, об отце Модесте, тайне Царевича Георгия и потаенной Белой Крепости в горах Алтая.
— Боже милостивый, как хотел бы я оказаться там, либо хоть повстречаться да перемолвиться с этими людьми! — с молодым жаром воскликнул господин де Роскоф. — Но не надобно быть Кассандрою в мужеском обличьи, чтобы сказать, все сие — пустые мечтания! Чего не суждено, того не суждено. А все же жаль. Ох, как жаль, дитя, что никогда я тех белых воинов не увижу. Верно тот благородный аббат, благослови его Господь, научил мыслить моего повесу! В сем он оказался удачливее меня. Впрочем, не диво: в ком мы не властны, так это в собственных детях наших. Тебе покуда не понять, до какой степени мы в оных не властны, но погоди, дай вырасти моему внуку.
— Но разве не родитель лепит доверчивую душу дитяти сообразно представлениям своим о том, что хорошо, а что худо, принсипам, вкусам и знаниям? — возразила Елена.
— В чем-то да, но лишь худой родитель лепит слепок с себя. Подобье либо будет разбито, либо человек вырастет безволен. Но я не о том. Сталкиваясь с чужими детьми, мы видим, на какие тайные пружины надобно нажать, чтобы повернуть движенье души во благо. Со своим ребенком все иначе. Пружины видны, но нажать на них не подымается рука. Любовь делает нас беззащитными, а, самое досадное, бесполезными для наших детей. Как хотел бы я вырастить из Филиппа помощника своего, соратника в книжных трудах! Но он не хотел быть таковым. Натура его была иная. Впрочем, я болтаю в пустую. Ты поймешь это, лишь когда подрастет Платон де Роскоф.
Елена невольно вспомнила, как встала меж нею и родителями тайна ларца. Да, она росла сообразно велениям собственной натуры. Различье не мешает родственной любви.
— Во всяком случае теперь прояснилась мне одна темная фраза из давней эпистолы, — продолжил господин де Роскоф. — «Суждено мне было здесь узнать, дорогой отец, что Добро, по щастью, тоже умеет объединяться», так он писал мне. Неразумно было б доверить бумаге большее, вить он намекал о каменщиках. Гляди, Элен, сей час к нам будет желанный гость.
Вглядевшись туда, куда указывала рука господина де Роскофа, Елена увидела челночок с маленьким парусом, ловко пробирающийся меж камнями. Она уж поняла: глупо и спрашивать, не может ли то быть чужой. А вот черный парус над утлым суденышком оказался необычен. На черном его полотнище алело сердце, увенчанное чем-то наподобие короны. Приглядеться получше не удалось, человек, стоявший в челне, приспустил парус. Орудуя длинным веслом, он скрылся из виду, подошед слишком близко к берегу почти под ними.