Оно появилось и скоро исчезло в тени от борта баржи…
– При-и-ня-а-а-л! – заплакал в воздухе возглас вахтенного.
И вахтенный второй баржи так же, как и первый, – опустив шест в воду, – пошёл по борту к корме…
Вскоре раздался и его короткий возглас:
– Проводил…
* * *
На последней барже «гостя» дожидались двое: один стоял с багром в руках, в выжидательной, сторожкой позе, другой рядом с ним склонился за борт, опираясь руками о колено, и любопытно смотрел вверх по течению…
– Не подобьёт к нам? – спросил он тихо товарища.
– Поди, не подобьёт…
– А коли подобьёт?
– Тогда, брат, табак – дело! Сейчас полиция – как, откуда, да что?.. Всю душу вымотают.
Не дай ты, господи!
Он идёт…
Покачиваясь на воде, «гость» подплывал под нацеленный в него багор вахты…
Он плыл вверх лицом, и оно, очень белое на тёмном фоне воды, покачивалось, глядя в звёздное небо. Так странно покачивалось, точно было недовольно приёмом вахты барж и хотело сказать ей:
«Ах вы, братцы мои! Как же вы это так? Нехорошо!»
– Попал!.. – тихо произнёс вахтенный и, как все другие ранее его, – пошёл с опущенным в воду багром на корму…
Его товарищ, скосив голову к воде, шёл за ним.
– В сапогах… – сказал он, когда дошли до середины кормы.
– Чай, поди, наш брат, матросик, – отводя багром «гостя» от борта, ответил его товарищ.
– Надо быть, так…
– Про-о-во-о-дил! – выхватив шест из воды, запел вахтенный на передние баржи…
– А к берегу его поблизости от нас не прибьёт?.. Тогда всё едино – склока будет…
– Не бойсь! Теперь до мыска-то дойдёт, а там его отшибёт в фарватер. Выше как на двадцать вёрст от нас ему не пристать теперь. Да ещё, гляди, на тот берег перекинет…
– Это бы ладно было!..
С минуту они молча посмотрели вслед уплывавшему «гостю»…
Потом вахтенный бросил на палубу багор, стащил с себя рваную шапку и вполголоса, крестясь, произнёс:
– Упокой, господи, душу раба твоего… Избави, господи, и помилуй нас от нечаянныя смерти!
Его товарищ истово крестился, сильно стукая себя пальцами по плечам и по лбу…
А «гость», неизвестный раб божий, плыл дальше по реке, плыл, покачивался на волнах, и белое лицо его всё смотрело в звёздное небо, как бы желая спросить его:
«А что, далеко ещё мне, утопшему, плыть-то?»