Я долго стоял у двух колонн из стекла, которые одновременно являлись измерительными приборами и украшением лестницы к морю. Архитектору, создавшему этот ансамбль, удалось соединить воедино целесообразность и красоту.
– Если так будет продолжаться, я отсюда уеду, – услышал я голос сзади.
– А, старый ворчун Онкс! Что тебе здесь не нравится?
Это был мой друг, Онкс Филитов. Ему никогда ничего не нравится. Его специальность – ворчать и во всем выискивать недостатки. Недаром он член критического совета Центрального промышленного управления.
– Мне не нравится вот это. – Он показал пальцем на измерительные приборы.
– А по-моему, недурно. Архитектор, безусловно, малый с фантазией.
– Я о другом. Мне не нравятся показания приборов. Не знаю, как ты, а я жару переношу неважно. Особенно когда воздух больше чем наполовину состоит из водяных паров.
Я рассмеялся.
– Ну, тогда тебе нужно ехать отдыхать на север, например в Гренландию.
Онкс поморщился. Не говоря ни слова, он протянул мне бюллетень Института погоды.
– Вот, читай про Гренландию…
Я прочитал:
«Пятое января. Восточное побережье Гренландии – +10…»
– Чудесно! Скоро там зацветут магнолии!
– Не знаю, зацветут ли. Только на памяти человечества такого еще не бывало.
Продолжая что-то бормотать, Онкс побрел вдоль набережной, то и дело вытирая платком потную шею.
В пять часов я сдал в электронный профилакторий данные о своем самочувствии – кровяное давление, влагообмен, температура, электрокардиография и так далее – и, вместо того чтобы смотреть в телевизионном театре спортивную передачу из Нью-Йорка, возвратился в свою комнату и уселся у видеотелефона. Олла была в Москве уже шесть часов и должна была вот-вот сообщить мне все о Корио. Глядя на матовый экран прибора, я почему-то волновался.
Так я просидел до ужина, не дождавшись вызова из Москвы.
В столовой ко мне подошла Анна Шахтаева, мой лечащий врач.
– У вас немного повысилось кровяное давление и частит сердце. Примите вот это, – она протянула мне таблетку. – Ложась спать, не забудьте включить кондиционер.
Я посмотрел на нее с удивлением.
– Ничего страшного, – сказала она, улыбаясь. – Это почти у всех. Из-за погоды.
– Жарко, – сказал я смущенно и почему-то вспомнил Онкса.
– Да. И влажно…
Олла позвонила мне только в двадцать три часа, когда я начал дремать.
– Что случилось? – воскликнул я, всматриваясь в лицо сестры. Оно было каким-то странным и чужим. – Что случилось, Олла? Где Корио?
Олла жалко улыбнулась. Я видел, как дрожали ее губы.
– Ты плачешь, милая? Ты плачешь? – закричал я.
Я никогда не видел свою сестру плачущей. Никогда. Только в те времена, когда она была совсем-совсем маленькой. Это было невероятно! Я вообще никогда не видел плачущих людей!