– Поверьте, вы не пожалеете. Водка очень качественная, да и под шашлык это оптима...
– Я сказал, ты – слышал, – резко оборвал Костя, наливая себе коньяк. – И вообще, наливать себе мы сами в состоянии. Иди покури.
Альберт сдержанно улыбнулся, ничем не выдав своего разочарования. Человек, инструктировавший его, особенно подчеркивал, чтобы из ЭТИХ бутылок попробовал хотя бы раз каждый из гостей.
– За нас! – хмельным голосом крикнул Андрей.
Послышался звон рюмок.
Тонкие губы Альберта тронула пренебрежительная улыбка. В душе он испытывал презрение к этим самодовольным студентам, особенно к тем двум неотесанным грубиянам, которые, вероятно, распознав ориентацию Альберта, даже не скрывали своего негативного отношения к нему.
Альберт пошел мыть руки. Он и представить себе не мог, что ему осталось жить не более тридцати минут.
* * *
Проснувшись, я долгое время не мог понять, где нахожусь. Мне казалось, что я должен быть дома, но помещение, в котором я был, не было похоже на мой дом. Вдруг я резко сел, прерывисто дыша. Боже, Лера! Ребята, что с ними?! Я вспомнил, как мы ели арбуз, а потом все резко обрывается, и дальше только одни потемки. Я встал, оглядываясь. Не считая матраца, на котором я лежал, в комнате не было никакой мебели. Ни единого окна. Дверь огорожена толстой решеткой, с внешней стороны которой висел громадный замок. Не веря своим глазам, я принялся трясти решетку, думая, что это какая-то глупая шутка. Ну конечно, сейчас дверь откроется, и в комнату ввалится вся компания, и Алекс, хохоча, что-нибудь крикнет, типа: «Ну что, здорово мы тебя разыграли, Арч? Наложил в штаны от страха?!»
Но решетка оказалась настоящей, замок тоже, и никто пока заходить не собирался. Я обратил внимание, что если в комнату кто-то вошел бы, я вряд ли смог бы дотянуться до него сквозь прутья решетки.
Я вернулся и сел на матрац. Что происходит? Пытаясь воспроизвести в памяти последние события, я вспомнил слова Леры:
«Меня зовут Маша. Разве я так сильно изменилась?»
Нет, не может быть, чтобы это была она!
«А почему не может? – услышал где-то внутри себя я голос отца. – Она действительно похожа...»
– Но ведь... но ведь в колодце нашли ее тело?! – покрываясь липким потом, с отчаянием выкрикнул я. Я лег на матрац и зарыдал. Значит, это все по-настоящему. И письма, и сны про желтый шар. И слова юродивого Темы насчет расплаты. Я глотал соленые слезы, и перед моими глазами проносились события шестнадцатилетней давности, когда я еще ходил в сад... Это был последний год перед школой.
* * *
Машка. Машка-промокашка, Машка-растеряшка, Машка-какашка, как только ее не называли. «Рыжая», «Ржавая», «Придурочная», и это было самым приличным из того, как ее обзывали. Рыжая худющая девчонка с веснушками и вечно расцарапанными коленками. Она была тихой и незаметной, как мышка, когда играли в прятки, она всегда «водила», когда катались на горке, ее всегда выталкивали из очереди, и она оказывалась последней, когда делили игрушки, ей всегда доставались старые и поломанные. Она никогда не жаловалась, никогда не обижалась, не плакала, и это еще больше распаляло нас. Забитый, никому не нужный гадкий утенок, которого каждый считал своим долгом если не дернуть за косичку (или подставить подножку), то хоть обозвать как-нибудь пообидней.