– Ничего. Просто посадила на качели. Вы ведь виделись там, внизу, – сказала Маша, и я оцепенел.
– Как?.. как на качели? – Я едва ворочал языком.
– Очень просто, прибила его к спинке. Да ты не парься, Арч. Он был бесперспективным, этот твой Кирилл. Скажем так, расходный материал. И узнай он о смерти Ани, рано или поздно повесился бы.
Я был раздавлен. Кирилл мертв? И хотя где-то глубоко внутри я готовил себя к его смерти, слова этой ведьмы выбили и без того жалкие остатки почвы у меня из-под ног.
– Я хочу, чтобы ты умерла, – шепнул я, отцепляя руки от решетки. Они больше не тряслись, и это было даже странно.
– Это произойдет, Артур. И очень скоро, могу тебя обрадовать, – серьезно сказала Маша. Она вздохнула и взялась за ручку двери. – Твои друзья не признаются, Арч.
– В чем? – тупо спросил я, глядя куда-то в стену. Мне казалось, что я сейчас блевану, несмотря на то что блевать было особенно нечем.
– Кто ходил тогда возле колодца. Когда я была внизу. Они говорят, что это не они. Но я-то знаю, что там точно был кто-то из вас.
Глаза Маши были похожи на изумрудные штыки:
– Это точно не ты?
Знали бы вы, какого труда мне стоило выдержать этот взгляд. Такое ощущение, что кто-то невидимый проник в твой организм и сканирует его, выдавая нужную информацию на принтере.
– Нет, – сухо ответил я. – Убирайся отсюда. Меня тошнит от тебя.
– Не забудь покушать, – ласково сказала Маша, открывая дверь. – Остынет.
– Пошла ты!!! – завизжал я, но Маша уже вышла. Я бессильно опустился на пол и заплакал.
* * *
Гарик уже не кричал – сил на это не было. Он просто глухо выл, как умирающий зверь, попавший в яму. Обрадованные кровососы снова жадно копошились на его теле, вгрызаясь все глубже и глубже в плоть. Они залезали в уши, в ноздри, в рот, он пытался спасти глаза, крепко зажмуриваясь, но, похоже, какая-то мерзость добралась до его левого глаза.
Он чувствовал, что в доме что-то происходит. Теперь крики слышались все чаще и чаще, голос был женским, иногда кричал мужчина. Гарик не знал, радоваться ему или сожалеть. С одной стороны, клоун занят, истязая кого-то другого. А возможно (хотя надежда на это была слишком мала), расправляются как раз с этим наряженным психом. В таком случае, если клоуна обезвредят, его, может, спасут. А может, и нет.
«Никто тебя не спасет, кретин», – сказал он про себя.
Съешь его.
Съешь труп. СЪЕЕЕЕЕШЬ!
Из потрескавшихся губ мужчины вырвался клекот, в котором уже не было ничего человеческого. Собравшись с последними силами, он стал тянуть на себя руку, пытаясь освободить кисть трупа от проволоки, которой он был прикручен к качелям. От напряжения открылись запекшиеся ранки, Гарик стонал, но тянул, невзирая на боль. На какой-то миг ему даже показалось, что у него стало получаться... или это уже галлюцинации, ведь это невозможно, особенно в его состоянии...