Борис сунул Андреичу бутылку, потом и сам приложился, передал мне:
— Да выпей, Серега!
Позавчерашняя пьянка, а особенно ее жуткие вчерашние последствия не шли у меня из головы, но я в конце концов не выдержал и тоже сделал из бутылки приличный глоток чуть приторного, кисло-сладкого ликера.
Лес по бокам дороги начал редеть, а тут заходящая уже луна словно нашла в тучах подобающую для своей величины прореху, высветилась, мягким, не живым светом облив чахлые, облетевшие березы, далекие поля, согнутые ивы вдоль текущей слева реки, темный лес позади нас, жирную грязь под колесами, мокрую спину лошади, кепку Андреича, и нас с Борисом, полулежащих на задке телеги.
Борис, на которого подействовало спиртное, а более всего — появление луны, успокоился и даже развеселился, я же наоборот, погрустнел — Луна всегда тревожила меня, а зрелище тонущих в сизой, жутковатой дымке полей, далекого леса впереди, загадочно поблескивающей речки неожиданно усилили тревогу.
«Куда едем? Зачем?», — думал я, поглядывая в чуть шевелящийся, временами расслаивающийся туман, который медленно наползал на дорогу от реки.
— Андреич! — обратился к старику Борис: — Далеко еще?
— Да не-е! Считай, Поганкин овраг проедем — и до Корьево рукой подать! Километра три будет до моста, и еще… Ну, с гаком, короче! Вы, мужики, не серчайте, а тока за Поганкиным оврагом дорога влево, в Гришино заворачивает! Я вас высажу, а там вы ходом дочапаете!
— Ладно… — махнул рукой Борис, закурил, беззаботно развалившись на сене.
Минут через двадцать мы минули неглубокий овражек с пологими склонами, и у здоровенной, в три обхвата, сосны телега остановилась. Андреич пожал нам руки, не отказался от прощального богатырского глотка ликера, и указав нам дорогу, начал разворачивать свой тарантас, покрикивая на лошадь. Спустя минуту мы остались на дороге одни…
— Как он там обьяснял? От сосны прямо до реки, а потом вдоль ее до моста, а на той стороне налево? — Борис дождался от меня утвердительного кивка, отхлебнул из бутылки и двинулся вперед, переодически спотыкаясь и поминая Профессора, которому за каким-то бесом понадобилось покупать себе дом у черта на куличиках, в заброшенной, умирающей деревне…
Мы шли довольно долго. Я замерз, все же октябрь — не май месяц, ночами подмораживало. Борис, посвитывая, шел себе и шел впереди, и судя по походке, бутыль в его руках была пустой на две трети.
Впереди появился мост, гениальное сооружение местных умельцев — два огромных сосновых бревна были переброшены с одного обрывистого берега на другой, а между ними набиты доски, перила же отсутствовали, как понятие. Тут, на наше «счастье», скрылась в тучах луна, и мы перебрались через реку по жутковато качающимся бревнам чуть не ползком.