Низкая, тоже старая и покосившаяся дверь, когда-то, видно, крашенная в синий цвет, была чуть-чуть приоткрыта, и из дома выбивалась полоска тусклого света. Борис решительно и громко постучал. Тишина. Он постучал громче, мы прислушались — опять ничего.
— Может, спят все? — предположил я.
— Ага, а свет не гасят, чтобы не страшно было! — усмехнулся искатель и нанес по двери несколько мощных ударов кулаком. Ответом была та же тишина, а потом, неожиданно, с протяжным скрипом, похожим на стон, дверь накренилась вперед, гнилые доски не выдержали, и сорвавшись с верхней петли, вся воротина упала вперед, на руки Бориса.
— Достучался! — проворчал я, отсупив назад — все произошло, как в кино, словно мы ломились в избушку на курьих ножках.
Борис кое-как приладил дверь на место, повернулся ко мне:
— Ну что, может, войдем?
Я пожал плечами:
— Можно и войти, только не нравиться мне все это…
— Да ладно, Серега! Пошли! — и Борис, уверенно сняв дверь с нижней петли, поставил ее рядом и, согнувшись в три погибели, протиснулся под низкую притолоку.
Мы попали в освещенную не ярким светом маломощной электролампочки комнату, в середине которой горой белого когда-то, а теперь здорово закопченного, снега возвышалась русская печь.
Дощатый стол, лавки у стены, из угла, заросшего пыльной паутиной, сурово глянул на нас «боженька». Половину комнаты отделяла цветастая занавеска, и из-за нее доносился причудливый храп, не просто: «Хр-р-р! Фью-ю!», а длинное, замысловатое всхрапование, и такой-же долгий, с переливами, выдох.
В комнате пахло старостью, обыкновенной нищей русской старостью, когда одинокий человек уже и не живет, а больше молиться Богу, в которого его отучали верить всю жизнь, чтобы творец побыстрее прибрал к себе дряхлую жизнь…
Борис отдернул занавеску, и мы увидели спящую на большой никелированной кровати с шарами бабку, укрытую широким цветастым, самодельным одеялом.
Борис кашлянул. Ни какой реакции. Мы кашллянули вместе — в ответ только храп. Я поднял угол скамейки и грохнул им об пол — бабка даже не изменила тональность!
— Ну, и? — я вопросительно посмотрел на Бориса.
— Пошли в другой дом! — махнул искатель рукой: — Тут все равно ночевать негде, одни лавки да стол!
Мы вышли из избушки, аккуратно поставили дверь на место, и отправились по подмерзшей грязи к светящимся вдалеке окнам.
Тут все было совсем по другому. Добротный, сложенный из здоровенных бревен дом, крытый красным железом, солидно возвышался между двух вековых сосен. Ярко горели окна, по синюшным, движущимся бликам в одном из них можно было догадаться, что там работает телевизор. Света от окон хватало, чтобы разглядеть клумбы с увядшими цветами перед дверью, свежекрашенный, разноцветный штакетник, летнюю кухню, и мощный, густой фруктовый сад позади дома.