Однако очень скоро Малахов вынужден был признать, что дело не в отсутствии элементарной привязанности. Лана не просто не питала к дочке нежных чувств, она испытывала к ней острую неприязнь.
Несколько раз он пытался поговорить с супругой на эту тему и каждый раз слышал в ответ длинные тирады о бессонных ночах, постоянных болезнях и бесконечных вопросах «а почему?».
– Но ведь это нормально, – удивлялся он. – Все дети растут, болеют и задают вопросы. Почему тебя это так раздражает?
– Тебе легко говорить! Я ведь поднимала ее совсем одна… Думаешь, легко мне было и семью кормить, и ребенка растить? – возмущалась в ответ Лана. О том, что Долькой почти все время занималась бабушка, она как-то забывала.
– И потом, у нее ну совершенно несносный характер! – каждый раз добавляла супруга. – Она какая-то… чужая.
Долька и правда была словно из другого мира. Она напоминала нежное деревце, которое так и не смогло прижиться на чужеродной почве. Глядя на нее, Виталий иногда думал: может, причина кроется в южных генах? Трудно ей, полуиспаночке, приспособиться к нашей суровой жизни, к зиме, длящейся по полгода… Девочка действительно очень много болела, мгновенно простужалась, с середины осени до поздней весны не вылезала из ангин и ОРЗ. А ведь физическое здоровье – это еще полбеды. И по натуре своей Долька всегда сильно отличалась от своих сверстниц. Очень скрытная – «никогда не поймешь, что у нее на уме!» – возмущалась Лана, – немного диковатая, излишне впечатлительная, не по годам взрослая и рассудительная.
Очень скоро они поняли, что у них много общего. Ей нравились те же книги и те же мультфильмы, что и Малахову. Оба они любили, задрав голову, смотреть в небо, и никак не могли решить, что же им нравится больше – облака или звезды. Первое время он даже поднимал ее и сажал к себе на плечи – ей почему-то казалось, что так небо видно гораздо лучше… Она боялась грозы – как и он в детстве. Она ненавидела кипяченое молоко с пенками, обожала клубнику, вареную колбасу и сосиски, могла, не вылезая, просидеть чуть ли не целый день в воде и просто млела от аромата свежескошенного сена. У нее было почти такое же острое обоняние, как и у Виталия, но при этом она воспринимала весь мир через цветовую гамму. Девочка запросто могла сказать что-то вроде: «пахнет чем-то красным» или «дяденька такой желтенький в полосочку». И один только отчим понимал, что запах ей неприятен, а человек симпатичен.
А еще у нее были какие-то очень своеобразные игры. Она могла часами сидеть, не отрывая взгляда от картинки, и тихо шептать что-то себе под нос.