Мег обняла руками колени и положила на них подбородок.
– Теперь можешь начинать.
Козимо вынул складной нож, который всегда торчал в ножнах у него на поясе, и разрезал пирог на четыре части. – Может, поедим сначала? – Он поднял кусок пирога на плоском лезвии ножа и протянул ей.
– Мне понадобится подкрепление? – спросила она со слабой улыбкой, беря кусок и впиваясь в него зубами.
Козимо покачал головой и сказал только:
– Ешь, Мег.
Они ели в молчании, передавая друг другу бутылку с вином, пока Козимо, вытерев руки, не положил пустое блюдо из-под пирога и бутылку назад в корзину и не встал.
– Я отнесу корзину назад, – сказал капер. – Поговорим, когда вернусь. – Он быстро удалился.
Мег встала и подошла к ручью. Она опустилась на колени, чтобы вымыть руки и сполоснуть лицо, потом присела на корточки, глядя в прозрачный быстрый поток, где в солнечных лучах серебрились рыбки. Гложущая ее тревога переросла в страх, и еда лежала в желудке как свинец.
Она скорее почувствовала, чем заметила вернувшегося Козимо, медленно встала и, повернувшись к нему, кивнула, как бы говоря, что готова слушать.
Его голос был низким и ровным, когда он заговорил. Он рассказал ей, кто он, что собирается делать и чего хочет от нее. И все это время она молчала, не отрывая взгляда от его лица.
Он собирался убить Наполеона Бонапарта.
Мег смотрела на него, ошеломленная грандиозностью замысла... грандиозностью и чудовищностью. И наконец скрытый смысл всего сказанного им стал для нее очевидным.
С самого первого момента, когда он увидел ее, он использовал ее, манипулировал ею, обманывал ее. «Я не могу допустить провала, дорогая».
В его словах она теперь уловила новый смысл. Он подготавливал ее с самого первого момента, как увидел.
– Нет, – заявила она. – Я не буду помогать тебе убивать человека.
Это все подождет: оскорбление, возмущение, удар по самолюбию. Сначала он должен понять, что все совершенные им достойные презрения поступки были напрасны.
Все было еще хуже, чем он ожидал. А Козимо думал, что подготовился к самому худшему. Но ее необычайная бледность, застывшие, обычно такие живые зеленые глаза, лицо, похожее на маску смерти, испугали его.
– Мег... – Он сделал шаг к ней.
Она выставила руки ладонями вперед:
– Не приближайся ко мне.
Он не послушал ее, и напрасно. Он подошел ближе, взял ее за руки:
– Мег... милая моя, послушай...
Она изо всех сил ударила его. С размаху влепила пощечину, сначала по одной, потом по другой щеке, звук пощечин прозвучал в тихом вечернем воздухе так, что испуганные лошади заржали.
Ноздри его раздулись, но он продолжал стоять, не двигаясь, опустив руки, а на щеках его загорелись красные пятна.