Мюстеджеп, держа меня крепко за руку, привел к самому берегу пролива, мы спустились на ступени плавучего кафе, где прямо на наших глазах жарили на решетке рыбу. Нашли свободный столик, и шустрый веселый официант в потемневшем от дыма и грязи фартуке, приняв наш заказ, уже через пару минут принес нам по мягкой теплой булке, в разрезе которой уже томилась горячая, только что с раскаленной решетки, жареная скумбрия, обложенная кольцами лука и пересыпанная зеленью, и поставил перед нами бутылку с лимонным соком.
Мюстеджеп, показывая мне, как правильно следует есть этот огромный аппетитный бутерброд величиной с три мои ладони, приоткрыл булку и обильно полил рыбу и лук лимонным соком. Я, сглотнув слюну, последовала его примеру, и вскоре от этой вкусноты в руках осталась лишь промасленная салфетка…
– Пить хочешь? – спросил меня мой красивый и на редкость обходительный спутник. Он был так хорош, что девушки-турчанки, черноволосые белозубые красавицы, увешанные серебряными серьгами, ожерельями и звенящими кольцами браслетов, в голубых джинсах и пестрых вязаных кофтах, сидящие за соседним столиком, буквально не сводили с него глаз и о чем-то шептались.
Мы выпили лимонаду и снова поднялись на площадь. Какая-то заунывная мелодия, которую я поначалу воспринимала просто как музыкальный фон всему Стамбулу и этому незнакомому, толпящемуся вокруг меня народу, оказалась вполне реально воспроизводимым на электронном клавишном инструменте аккомпанементом к непривычной для меня песне… Двое слепых, мужчина и женщина, исполняли ее, доставляя удовольствие огромному количеству благодарных слушателей, которые бросали монеты в затертую до дыр картонку…
– Это цыганская музыка, они играют на инструменте, называемом «саз», – объяснил мне Мюстеджеп. – Здесь, в Турции, повсюду можно встретить таких незрячих музыкантов, у них свой профсоюз, они уважаемые люди, это их основной заработок… Если хочешь, подойдем поближе, посмотришь…
Мы подошли поближе к музыкантам, и это зрелище разволновало меня: ведь эти смуглые, плохо одетые люди были слепыми, а это напомнило мне об интернате для слепых, расположенном всего в двух кварталах от нашего интерната. Мы, нормальные, зрячие дети, жалели слепышей и не понимали, зачем это им устраивали показательные соревнования по бегу… Они разбегались в разные стороны, а все остальные, зрячие, стояли и смеялись… Слепые падали и разбивали себе колени и носы, и все еще громче хохотали. Один раз я случайно услышала, как повариха из нашей столовой, шинкуя капусту для щей и разговаривая с заведующей, снимающей пробу с творожной запеканки, а попросту объедающейся ею, заметила (речь шла как раз о слепых): «Знаете, они такие грязные, противно смотреть… Не видят же ничего. И под носом зеленая корка, и ботинки нечищеные…»