– Белла, о чем ты думаешь?
– О том, Марк, что ближе, чем мы сейчас с тобой, быть уже невозможно…
– А зачем плакать?
– Я не плачу.
– Почему же тогда у меня плечо мокрое?
Как я и предполагала, Беатрисс на время исчезла, словно дала мне время прийти в себя после ее визита. Она умела быть ненавязчивой и желанной. Я ждала ее звонка или прихода бессознательно, понимая, что рано или поздно она все равно объявится и одним только своим видом даст мне понять, что Марк ни при каких обстоятельствах не сможет помешать нашему скрепленному тайными женскими узами союзу. Да, Беатрисс струхнула, убив мужа и взвалив всю ответственность на меня, но, если бы она поступила иначе, это была бы не Беатрисс. Быть может, я и любила ее за такую вот отчаянность в поступках, такое вот скрытое под белыми ангельскими перьями дьявольское вероломство! Да, для тех, кто не знал Беатрисс, мои слова могут показаться настоящим бредом. Но вы не знали, никогда не видели Беатрисс! И разве я, отправляясь в тюрьму, не предполагала, что Беатрисс сделает все возможное, чтобы меня поскорее оттуда выпустили? Конечно, знала, как знал это и Марк. Странная, согласна, очень странная история. Но она тогда еще только начиналась…
Одна знакомая Марка привезла мне из Лондона красивое свадебное платье цвета шампанского, поверх которого были нашиты белые кружева ручной работы… К платью мне надо было срочно покупать туфли, выбрать и заказать букет. Свадьба – нешуточное испытание. И я, по правде говоря, растерялась. Не знала, какой невестой я должна предстать перед взыскательным Марком – бледной, хрупкой и нежной как цветок – аллегория девственности и чистоты – или же окутанной тайной роковой женщиной. Первая невеста – макияж пастельных тонов, розовые губы, высокая прическа с локонами и прижатый к груди букет флердоранжа; вторая – бледная кожа, алые губы, букет из разноцветных маленьких роз… Я, по правде сказать, не чувствовала себя ни той, ни другой. Да и платье мне не нравилось. Слишком уж роскошное, тяжелое, сложной конструкции, с крючками, «молниями», липучками… Оно сидело на мне как вторая, но уже отмершая кожа… О чем я, собственно, и сказала Беатрисс, стоило мне услышать по телефону ее голос.
– Ты должна мне его показать, – сказала она мне тоном, не терпящим возражения. – Буду у тебя через сорок минут.
И снова гудки. Она даже не брала в голову, что у меня помимо встречи с ней могут быть еще какие-то важные дела. И она приехала. На этот раз она выглядела совсем по-другому: тщательный макияж превратил ее, с коротко остриженными, намеренно взлохмаченными волосами, из девочки-подростка, относящейся наплевательски к своей внешности, в утонченную и наплевательски относящуюся уже ко всему миру, озабоченную даму. На ней был черный брючный костюм, в ушах сверкали неприлично крупные бриллианты, а в руках она держала уже знакомую мне красную замшевую сумочку, которую она любила больше остальных.