– Нэнси, – говорил он ей до обеда, когда к нему поступала жалоба, – не могли бы вы зайти ко мне в кабинет? Хочу с вами потолковать. – Это произносилось небрежно, как бы невзначай. В первый раз Нэнси растерялась, не зная пугаться или радоваться. Может, ее хотят повысить? Но взгляды других девушек быстро развеяли ее мечты.
– Корин проинформировала меня, что сегодня утром кофе мистера Тобина не был готов к его приходу. И хотя «Майами гералд» и «Нью-Йорк таймс» лежали у него на столе, «Кобб-каунти пресс» отсутствовала.
Нэнси смотрела на него, как дерзкая девчонка на директора школы: «Да закругляйся уж, приятель. Тебе не дождаться от меня всяких там mea culpas.[17] Давай, наказывай, и дело с концом!»
Эта ее черта категорически не нравилась Рику. Он ждал искреннего раскаяния. Другие работницы хотя бы изображали угрызения совести.
В это утро все обернулось немного лучше, чем в прошлый раз, когда она опоздала. Успела сделать почти все. Кофе заварила и поставила на стол чистую чашку. Газеты лежали на своем месте – все, кроме дурацкой «Кобб-каунти пресс». Этот дрянной листок не доставляли в контору – каждое утро приходилось бежать за два квартала и покупать. Можно было заскочить за газетой по дороге на работу, но Нэнси и без того уже была в панике. А теперь время было упущено.
Ровно в девять она уселась за стол, навесила на лицо лучшую из своих фальшивых улыбок и стала ждать, когда Старый Зануда прошествует мимо. И в нужный момент, как обычно, прощебетала:
– Доброе утро, мистер Тобин!
Он не повернул головы, никогда этого не делал. Единственным знаком, что старший партнер слышал ее слова, был легкий кивок головы. Такой незаметный, что в первые два месяца Нэнси была уверена: босс ее игнорирует.
– Ничего подобного, дорогая, – разуверила ее прилежная работница Корин. – Он тебе кивает. Присмотрись и заметишь.
Как будто для Нэнси его кивки что-нибудь значили!
Корин было еще труднее. Она должна была принимать у босса портфель и здороваться обаятельным, слащавым профессиональным тоном, который выработала за годы работы. Конторская мамочка, – подумала Нэнси. – Обращается с ним словно мамаша с двухлетним ребенком. С той лишь разницей, что ведет себя степенно, хорошо одевается и никогда не ворчит. У конторских мамочек нет на это прав.
Каждое утро босс спрашивал: «Мне звонили?» Корин отчитывалась, и он скрывался в кабинете. Ни подобия улыбки на лице, ни любезного слова. Но Корин это не волновало.
Джек Тобин был одним из трех старших партнеров (из «Большой тройки») крупной фирмы Майами «Тобин, Глисон и Гарднер». Два его других партнера уже умерли. «Может быть, поэтому он всегда такой мрачный, – подумала Нэнси. – Чувствует, что его черед тоже близок». Но сама понимала, что это не так. В свои двадцать четыре года Нэнси была неравнодушна к крепко сбитым фигурам. И хотя всеми силами старалась этого не замечать, не могла не признать, что у Джека Тобина, который подходил к пятидесятилетнему рубежу, красивое здоровое тело. Мужчина держался очень прямо, и на нем не было ни грамма жира. Короткие, почти как у панка, седые волосы начали на макушке редеть, а в некоторых местах и вовсе исчезли, зато упругая кожа отливала легким загаром и свежестью. Своей приятной грубоватой наружностью старший партнер напоминал морского волка. Глаза были красивого голубого цвета, но в них не светилось ни одной искорки.