— Почему, спрашивается, моя маскировка считается ложью, а твоя нет? — спросила она.
— И моя тоже, — согласился он.
— Тогда покажи мне, какой ты есть на самом деле. Окажи мне такое же доверие, о котором просишь меня.
— Ты получишь мое доверие, Энинву, но если ты узнаешь всю правду, ты будешь до смерти напугана.
— Разве я ребенок? — спросила она с раздражением. — Или ты моя мать, которой хотелось бы уберечь меня от той правды, что известна взрослым?
Он не показал и вида, что оскорблен ее словами.
— Большинство моих людей благодарны мне за то, что я оберегаю их от этой, касающейся меня, правды, — сказал он.
— Это только слова, но за ними я ничего не вижу.
Он встал, а она повернулась к нему лицом, так что его тень полностью закрывала теперь ее маленькое ссохшееся тело. Она была чуть ли не вдвое ниже его, но для нее было не в новинку стоять лицом к лицу с более крупными людьми и подчинять их своим желаниям — либо силой слова, либо силой рук. Она могла бы сделаться столь же большой и сильной, как любой мужчина, но предпочитала сохранять свое телосложение, чтобы продолжать обманывать других. Чаще всего ее кажущаяся беззащитность успокаивала чужеземцев, а кроме того, заставляла каждого возможного нападающего недооценивать ее способности.
Доро продолжал пристально смотреть на нее с высоты собственного роста.
— Временами только ожог может заставить ребенка уважать огонь, — сказал он. — Идем со мной в одну из твоих деревень, Энинву. Там я покажу тебе то, что ты, как тебе кажется, хочешь увидеть.
— И что же ты сделаешь? — осторожно спросила она.
— Я дам тебе выбрать кого-нибудь, врага или просто бесполезного человека, без которого твои люди вполне могут обойтись. И затем я убью его.
— Убьешь!
— Я убиваю, Энинву. Вот так я сохраняю свою молодость и свою силу. Я могу сделать только одно, чтобы показать тебе, кто я такой: убить человека и влезть в его тело как в одежду. — Он глубоко вздохнул. — То, что перед тобой, это не то тело, в котором я родился. И оно не десятое, которое я износил. Не сотое и не тысячное. Твой дар кажется добрым и благородным, мой же — нет.
— Ты дух, — в испуге выкрикнула она.
— Я уже сказал, что ты ведешь себя как ребенок, — продолжил он. — Теперь ты видишь, как напугала сама себя?
Он был похож на огбанджи — дух ребенка-дьявола, которого многократно рождает одна и та же женщина и который сразу умирает, причиняя матери одну только боль. Женщина, в которую вселился огбанджи, может рожать множество раз, и всякий раз у нее будет появляться мертвый ребенок. Но Доро был взрослым. Он не возвращался в чрево собственной матери, и ему не нужны были детские тела. Он предпочитал воровать тела мужчин.