Костолом, по-видимому, остался доволен произведенной сенсацией и развил высказанную мысль.
— Не придет, и не думайте, — сказал он. — Я его переломил. Пришлось попотеть, конечно. Он был как глухой аспид, который упирается всеми четырьмя ногами и никого не желает слушать.[54] Только когда я сказал, что снесу ему башку, если он близко подойдет к банку, Чарли увидел свет и пообещал воздержаться от греха. Перетрухнул, — добавил Костолом, немного снижая стиль.
Услышанное сильнее всего проняло Фрэнка. С лицом, как у Джорджа Рафта,[55] он процедил сквозь зубы, что зря Чарли не всадил в Костолома обойму, и что сам он, Фрэнк, так бы и поступил. Костолом ответил, что такое предложение выдвигалось.
— Пришлось объяснить, как это неразумно. Чарли не дурак, и знает, что бывает в Англии, когда начинаешь палить по людям. Это только в Чикаго запросто, а у нас за такое по головке не гладят. Он понял, какая дурость — схлопотать петлю за минутное удовольствие меня укокошить.
Гораций стоял, безмолвный и недвижный, как будто, подобно Лотовой жене, обратился в соляной столп. Удар сразил его наповал. Он учил в школе слова Бернса о том, что рок одинаково обманывает мышей и людей, но настолько привык к череде успехов, что не ждал подвохов от судьбы. Он был Эпплби, шеф, человек, который всегда прав.
Верно, Ада отвергла его предложение. Что-то тут определенно пошло наперекосяк. Впрочем, это не показатель. Известно, что даровитым людям часто не везет в любви. Взять хоть Наполеона… Шекспира, доктора Криппена…[56] И вот теперь провал, несмываемое пятно на профессиональной репутации.
Гораций принял неудачу стоически, как пристало сильному человеку. В лишениях, он, как и дядюшка Вилли, о котором недавно вспоминала Джил, остался в крови, но несогбен. Только порозовевшая лысина выдавала бурю переживаний. Несмотря на ощущение, будто внутри его взбивают венчиком для яиц, он продолжал недрогнувшим голосом:
— В таком случае, ребята, думаю, операция откладывается.
— Вы будете спать спокойнее, — одобрительно кивнул Костолом. — Что ж, доброй всем ночи.
— Шеф!
Этот возглас издал Ферди, который подошел к большому сейфу в надежде, что тот поддастся его чутким пальцам. Гораций скорбно повернул голову.
— Да, Ферди?
— Сейф открыт!
— Открыт?
— Да, и…
Он осекся, вглядываясь во тьму. Гораций ожил, как засохший цветок, который полили водой.
— В таком случае, мы можем обойтись без Чарли, Костолом, — сказал он.
Эванс не стал тратить время на ответ. С резвостью, неожиданной в человеке его габаритов, он пересек комнату, отодвинул Ферди и одним движением могучей лапищи захлопнул сейф.