Все эти штуки — амоки, берсерки и тому подобное — плохи тем, что наступает утро. Когда Фредди еще лежал в постели, дядя, ее покинув, явился к нему и потребовал объяснений. Фредди был слишком слаб, чтобы хорошо вывернуться, и все ему рассказал, включая историю с орехом, после чего злосчастный пэр вынес приговор.
Нет, сказал он, жениться Фредди не надо. Бесстыдно, что там — бесчеловечно, навязывать такого кретина приличной девушке, как, собственно, и всякой другой. После этих жестоких слов шел сам приговор: доехать поездом до Блистер Реджис, машиной — до Блистер Тауэре, где и сидеть до дальнейших приказаний. Только так, полагал дядя, можно оградить от зла род человеческий.
Пришлось позвонить Доре и сказать, что пир отменяется.
— О, Господи! — сказала она, но прозорливый Фредди понял, что это — замена словам «А, черт!»
Когда он объяснил, что должен уехать за город, манера ее изменилась, голос повеселел.
— Ну, что же, — сказала она, — мы будем без вас скучать, но счет я вам пошлю.
— Это мысль, — отвечал Фредди. — Одно плохо, я его не оплачу.
— Почему?
— Нет денег.
— Почему?
Фредди поднапрягся и рассказал ей все. При слове «пари» она неприятно вскрикнула. Позже, покричав «Алло, алло!», он повесил трубку. Что-то подсказывало ему, что еще одна любимая девушка ушла из его жизни.
Когда, вполне резонно, он собрался в клуб, чтобы там выпить, и уже был на улице, ему попалось под ноги что-то небольшое и склизкое, короче говоря — Дж. У.
Собрав все силы, чтобы довершить начатое, Ф. с удивлением услышал, что тот горячо его благодарит за спасение жизни.
Когда тебя благодарят за спасение, бить человека нельзя, особенно, если твой девиз — noblesse oblige. Когда тот говорит, что времена тяжелые, и просит вспомоществования, делать нечего, ты сдаешься. Фредди дал шиллинг, но, вернувшись недели через три и прочитав в «Морнинг пост», что сочетаются браком Персиваль Александр, старший сын лорда Хотчкинса, и Дора, единственная дочь покойного сэра Рэмсуорти Пинфолда, он дал больше, поскольку мелких денег у него не было. Вот оно как…
Трутни вдумчиво помолчали.
— Такова жизнь, — сказал, наконец, средний.
— Именно, — сказал старший. — Такова. Младший с ними согласился.
Когда Трутни зашли в курилку выпить перед ланчем, еще один Трутень, сидевший у письменного стола, встал и подошел к ним:
— Сколько «р» в «безобразие»? — спросил он.
— Два — ответил Трутень-1. — А зачем тебе?
— Пишу в наш комитет, — объяснил первоначальный Трутень. — Сколько можно терпеть это безобра… А, черт! Опять!
Лицо его перекосилось. За дверью, в коридоре, свежий голос запел песню со множеством переливов. Трутень-2 внимательно слушал, как она удаляется к столовой, а потом поинтересовался: