– Здесь я, Алексеич.
– Пойдешь на вельботе?
– Пойду.
– Печать не забудь тогда. На накладной печать поставить надо будет. Эти волосаны с «Северодвинска» без печати прошлогоднего снега не дадут.
– Есть, понял.
Он вышел на крыло и стал рядом со мной.
Зарево Булони было уже близко, но зыбко, и на фоне его видны были огни «Северодвинска», который ожидал нас на якоре.
– И не надоело тебе быть писателем? – спросил Алексеич.
– Надоело.
Мне действительно надоело. Столько сил уходит, чтобы заставить людей позабыть, что ты их вдруг возьмешь да и опишешь. Будь оно неладно.
– «Северодвинск», я «Воровский», это вы стоите?
– «Воровский», я «Северодвинск», это вы идете?
– Да, это мы подходим.
– Понятно, это мы стоим.
– Добрый вечер. Как слышите меня?
– Доброй ночи. Отлично слышу. Кто у рации?
– Старший помощник.
– Капитана попросите.
Тихий, как катафалк, Михаил Гансович взял микрофон и прокашлялся. Он не мог вспомнить имя и отчество своего коллеги с «Северодвинска». Они были какие-то очень заковыристые, особенно отчество, вроде «Святополковича».
– Гм, кх, капитан у аппарата. «Воровский» говорит.
– Михаил Гансович, доброй ночи, откуда идете?
– Гм, кх, м-м-м-м… доброй ночи. Свет… Митич, от Америки идем, от самого Нью-Йорка.
– А как вас сюда занесло, Михаил Гансович? Чего южнее Англии идете?
– Гм, кх, Фед… Митич, погоды, говорю, штормовые, три шпангоута треснули… Треснули, говорю, три шпангоута… Тут еще просьба. Директор ресторана просит семь палочек дрожжей, кроме, гм, кх, соли… Как у вас с дрожжами?
– Да я, Михаил Гансович, дрожжами как-то не занимаюсь сам. Сейчас выясним… У вас радиооператор Тютюлькин есть?
– Есть у нас Тютюлькин? – спокойно спросил Михаил Гансович окружающую темноту и попутно приказал: – Слоу хид!
– Есть Тютюлькин, – доложил я. – Первый рейс идет, из демобилизованных.
– Гм, кх, Вов… Митич, есть Тютюлькин.
– А у меня невеста его плавает буфетчицей. Вот она тут стоит, просит, чтобы Тютюлькина на вельбот взяли, когда к нам пойдете, целоваться хочет.
– Это можно, гм, кх, можно. Пойдет Тютюлькин, поцелует.
– Будут дрожжи, Михаил Гансович. Есть дрожжи. Как поняли?
– Понятно, понятно. Спасибо. Ну, я в дрейф ложусь, вельбот будем спускать.
Несколько секунд из микрофона слышался далекий английский разговор, потом эфир щелкнул и сочный бас спросил:
– Это кто тут по-русски заливается?
– А вы кто такой? – спросил «Северодвинск».
– «Тижма», идем с Конакри на Ленинград.
– Банановое, что ли? – поинтересовался «Северодвинск».
– А вы кто?
– Я «Северодвинск», даю соль и перец теплоходу «Вацлав Воровский».
Сочный бас засмеялся и поправил, потому что, очевидно, уже давно подслушивал: