Берестов смутно помнил их последний разговор. Он не хотел верить, что Женька, этот пройдоха, этот сукин сын, для которого деньги являлись основной составляющей жизни, вдруг передумал вести его, Берестова, дело, связанное с Куракиным. Крымов что-то говорил об опасности, об ответственности, даже о смерти, но Берестов ему не верил. Он воспринял визит Крымова как способ повысить гонорар. И был совершенно сбит с толку, когда Крымов достал из дорожной сумки пачку долларов и сунул ее Берестову прямо под нос. Он ушел, но его уход Берестов помнил смутно. Зато появившуюся в его квартире Марину, которая всегда приходила строго по приглашению и с которой они договаривались о встрече еще утром, он запомнил отлично. А так как Крымов оставил его в душевном смятении, по сути предав его, поплакаться, кроме как Марине, было некому. И Берестов поплакался, после чего ему стало плохо с сердцем и Марина побежала в аптеку за каплями. Ее не было очень долго, он успел даже уснуть. А когда проснулся, она лежала рядом с ним и обнимала его со всей страстью, на которую только была способна. Они забыли о каплях и на какое-то время стали одним целым, катаясь по широкой постели и играя в свою любимую игру, где она была школьницей, а он – ее классным руководителем. Одно время, когда Берестов жил еще в С. и не был женат, они, будучи любовниками, придумывали десятки сексуальных игр, построенных на унижении Марины, причем использовали для своих утех чуть ли не орудия пыток. Но позже увлеклись одной-единственной игрой «учитель – ученица», для чего Марина раздобыла где-то даже школьную форму с кружевными манжетами.
И даже сейчас, когда ее уже не было в живых, Берестов, вспоминая о прошлом, чувствовал волнение и покрывался испариной – до того явственно ощущал прилив желания. И это была уже не игра, а нечто могучее и древнее как мир, как некая магнетическая сила, не подвластная никаким запретам и презирающая даже саму смерть.
Ведь что такое, в сущности, смерть? Она отняла реальную, состоящую из плоти и крови, нежной кожи и дивных теплых губ Марину, но оставила ему некий исполненный тайны процент прежних ощущений, ради которых он и поселил в свою жизнь эту вздорную и распутную девчонку. И теперь, когда он предавался физической любви с другими женщинами (исключение составляла жена, которую он воспринимал совершенно иначе и спал с ней исключительно из вежливости, а теперь уже по привычке), то, обнимая их, он обнимал Марину.
Пришла жена, Дина, привела возбужденных, прыгающих и ластившихся к ее ногам ротвейлеров, которых они завели исключительно в целях охраны квартиры, а заодно и Дины, с трудом привыкающей к Москве, к ее криминальной сути. «Преступники» преследовали Дину везде: и в молочном магазине, и в подъезде, и даже в театрах и на выставках, которые им приходилось посещать, следуя тому образу жизни, который навязывала им служба Берестова.