Алина снова взглянула на свое отражение. Ей показалось, что от постоянного пристального разглядывания поверхность зеркала уже затерлась, а у нее самой на глазах появились мозоли. А что если сейчас она спит? Если сон — как раз эта жизнь и это отражение, а через пять минут она проснется… придет в себя на лестнице рядом с Виталием, который зажимал ей шею слабеющей рукой… потому что на самом деле ее рана не так опасна, как показалось вначале, Лешка промахнулся, и она просто на время потеряла сознание. И если Виталий успел выстрелить, то убийца теперь лежит где-нибудь внизу на ступеньках, рядом с экспозиций своих жертв?
Ей стало страшно. Она вытащила из сумочки скомканный бумажный платок, развернула его и посмотрела на грязную записку. Потом спрятала ее и снова посмотрела в зеркало. Помассировала побаливающее запястье.
От всего этого можно было сойти с ума!
В дверь настойчиво постучали. Судя по уверенности, с какой это сделали, стучали уже не в первый раз, но она не слышала стука. Алина быстро застегнула пиджак, одернула его и открыла дверь. На пороге стояла женщина в грязном синем халате, державшая в руках швабру и ведро — та самая, которая ворчала на нее в пятницу. Она явно хотела что-то сказать, но внимательно присмотревшись к человеку, появившемуся из-за отворившейся двери, молча отступила назад и в сторону. Алина быстро прошла мимо нее, звонко стуча каблуками по свежевымытому полу.
Взяв в гардеробе свое пальто, она рассеянно, как сомнамбула, оделась, причесалась и вышла на гомонящую дневную улицу. Из-под ног лениво разлетелась стая толстых голубей, один мазнул ее крылом по руке, и Алина невольно дернулась в сторону.
Она прошла через парк, где, как всегда, стояли многочисленные книжные и газетные лотки, миновала несколько студенческих компаний, громко распивавших пиво на скамейках, несмотря на холодный ветер, и свернула в тихую улочку, обсаженную акациями, вместо того, чтобы пройти немного прямо и сесть на трамвай, который останавливался в аккурат за двадцать метров от «Чердачка», где ее ждала Женька. Но сейчас Алине не хотелось ехать в гомонящем трамвае, где, как всегда, будут ругаться, пререкаться на политические темы, обсуждать цены и низкие зарплаты. Внезапно в ее памяти зазвучал истерический голос Марины.
— …троллейбусные талоны, старые газеты, глупые митинги, ржавые трубы, свалки, вонь жарящейся рыбы, бесконечная реклама по телевизору, ругань про политику, цена на мясо!.. Слушайте, как звучит, вспоминайте!.. Вот он, реализм, насквозь реализм! Он был и будет! Нет здесь места фантастике, нет и быть не может! Нелепо даже думать об этом!