Он схватился за край простыни, но Сенда смущенно отвернулась.
– Смотри, черт возьми!
Она медленно повернула голову, и он сбросил с себя простыню, которая легким облачком взлетела в воздух и медленно опустилась у его теперь одинокой ступни. Сенда увидела, что он одет лишь в длинную полосатую ночную рубашку. Забинтованная культя мешала ему надеть брюки. Забинтованная короткая культя – короче, чем она ожидала.
«О Господи, – про себя застонала Сенда, – неужели они в самом деле должны были отнять так много?»
Не сводя с нее глаз, Шмария приподнял край рубахи.
– Гляди! – прошипел он.
Она посмотрела. И мир разлетелся вдребезги. Она зажала руками раскрытый от ужаса рот.
Его промежность скрывал такой же толстый слой бинтов, что и культю, лишь сморщенный пенис оставался открытым на необходимую для санитарных нужд длину. Шмария вместе с кроватью закружился у нес перед глазами, его слова хлестали ее, словно удары бича.
– Эти подонки кастрировали меня! – рыдал он, не в силах сдержать струящиеся по лицу слезы. – Они отрезали мне яйца, чтобы я никогда больше не был мужчиной!
Сенда продолжала зажимать рукой рот, ее лицо было белым как полотно.
Его рыдания становились все громче.
– Почему ты не дала мне умереть?
Она рухнула на колени, все еще зажимая одной рукой рот, а другой судорожно нащупывая стоящий под кроватью ночной горшок.
Затем закрыла глаза и ее вырвало. В промежутках между приступами Сенда услышала, как к ней подбежала сестра, начала утешать, вытерла ей рот и помогла подняться на ноги.
– Пожалуйста, мадам Бора, – шепотом просила сестра. – Вы только расстроите всех…
Сенда продолжала оглядываться на Шмарию, даже когда ее мягко выпроваживали из палаты. Сто человек провожали ее взглядами, двести любопытных глаз были свидетелями ее горя. Слезы казались раскаленными и жгли ей глаза.
Ей хотелось зарыться в какой-нибудь норе подальше отсюда, в темную, теплую пустоту, во мрак, где она сможет почувствовать себя в безопасности и где ее никто не будет беспокоить.
Но у нее не было времени оплакивать ужасную потерю Шмарии. По крайней мере, не сегодня.
Нравилось это Шмарии или нет, но князь спас его жизнь.
И сегодня ей придется платить по счетам.
Высокие каменные стены, как какую-то драгоценность, скрывали особняк от посторонних глаз.
Сенда стояла у окна, от ее теплого дыхания на разрисованном морозом стекле протаял ровный кружок. Ночь была темной, но полоска света, падавшая из окна на расположенную внизу восьмиугольную оранжерею, освещала занесенные снегом покатую крышу со шпилем и расписной свес, венчающий белый лепной карниз, похожий на гребешок из пряничных сосулек. Внутри неотапливаемого застекленного крыльца висела нелепая хрустальная люстра.