– Если это так важно для тебя, мы можем уехать отсюда прямо сейчас, – тихо сказала она. – Ни одно выступление не стоит твоего несчастного вида. Мы слишком любим друг друга.
– Давай, ты будешь делать то, что должна, – холодно проговорил он, – а я буду делать то, что должен я.
– Не надо ссориться, Шмария, – мягко попросила Сенда, отчаянно вцепившись в его рукав. В глубине души у нее все еще тлел огонек то ли полунадежды, то ли полубезумия. – Давай займемся любовью! Давай не будем спорить из-за пустяков и… вспомним прошлое. – Она помолчала и, понизив голос, добавила: – Если не ради нас, то хотя бы ради Тамары.
Шмария с безучастным видом смотрел на нее, а она, поддавшись внезапному порыву, потянулась к нему и обняла за шею. Встав на цыпочки и закрыв глаза, Сенда поцеловала его, ища языком его язык, но ее губы коснулись рта, казалось, высеченного из камня, такого же холодного и безжизненного, как у тех несчетных статуй, что выстроились вдоль бесконечных дворцовых коридоров.
Тяжело вздохнув, в каком-то оцепенении она подошла к окну и раздвинула шторы. Снегопад усилился, но Сенда ничего не замечала. Одинокая слеза оставила влажный след на ее щеке; за ней последовала вторая, потом третья. Сколько месяцев прошло с тех пор, как они со Шмарией последний раз любили друг друга? С тех пор как он сжимал ее в пламенных объятиях и целовал ее, страстно стремясь к удовлетворению, которое могло родиться лишь из бездонного колодца их обоюдных желаний? С болью в сердце она начинала понимать, что колодец пересох, во всяком случае, с его стороны.
Все это – следствие недоразумения. Все это – потому, что он решил, что она предала их веру, а значит, и его самого.
Сенда беззвучно плакала. Как сильно все переменилось! Как мало Шмария понимал ее. То, что она сделала, она сделала не потому, что хотела причинить ему боль, а просто для того, чтобы облегчить им всем жизнь. В России евреи считались отверженными только из-за религии. Переход в русскую православную веру мог открыть двери любому еврею даже в высшее общество, и многие из них таким образом добились завидного положения в самых высших кругах царской России. И потому четыре месяца тому назад, для того чтобы защитить себя и особенно Тамару, Сенда перешла в православие. Во время их странствий она встречала и других честолюбивых актрис, которые поступили точно так же и рассказали ей обо всем.
Ее заботила лишь их безопасность, вопрос о социальном статусе никогда не приходил ей в голову. Воспоминания о погроме были еще слишком свежи. Сколько раз она видела его в кошмарных снах и просыпалась в холодном поту. Наверное, Шмария смог бы понять ее, если бы она, несмотря на его яростные возражения, приняла православие сама, но она окрестила и Тамару. Он воспринял это как личное оскорбление, оскорбление всего, что было свято для него. Сенда же руководствовалась в своих поступках лишь практической необходимостью, желанием застраховать на будущее свою жизнь и жизнь своей дочери.