Взгляды девушек встретились, и неожиданно Оливия почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Она поспешно отвернулась.
– Оливия. – Дольчи тронула ее за плечо. – В чем дело? Я что-нибудь не то сказала?
Оливия тряхнула головой:
– Нет, нет, не говори глупости. Я просто поздно легла и не выспалась как следует.
– Ты уверена?
Оливия провела по лицу тыльной стороной ладони, потом обернулась и заставила себя широко улыбнуться Дольчи:
– Абсолютно. А теперь давай перейдем к делу.
Несколько часов они провели, разбирая бумаги. На следующий день Оливия стала обзванивать клиентов, которые исчезли после скандала.
Первые звонки дались трудно. «Хэлло, – приветливо говорила она как ни в чем не бывало. – Мы интересуемся, приняли ли вы какое-то решение относительно вашей гостиной?» (Или столовой, или летнего домика… Чего угодно.) А потом, сжав пальцы, ждала ответа.
Никто не бросил трубку. Но никто не выразил желания прийти подписать контракт. Но несколько человек сказали, что да, действительно, пока еще не решили этот вопрос. А трое выразили намерение зайти на неделе и переговорить.
Успех придал ей мужества. Оливия перевела дыхание, придвинула аппарат и снова стала названивать. Эти звонки дались ей намного труднее: теперь она звонила людям, которые аннулировали свои заказы после разразившегося скандала.
Некоторые заказчики сразу бросали трубки. Но другие говорили, что они еще не заключили других соглашений, и проявляли заинтересованность во встрече.
Через несколько дней в студию потянулись клиенты. К концу недели дела стали налаживаться. У «Мечты Оливии» снова появились заказы, не так много, чтобы можно было говорить о прибыли, но достаточно, чтобы появилась надежда на выживание. Оливия работала двадцать четыре часа в сутки; конструировала, делала наброски, вела льстивые разговоры с кредиторами о продлении и снисхождении.
К концу недели она довела себя работой до полного изнеможения, что и было отмечено Дольчи.
– Так больше продолжаться не может, – заявила она.
Оливия положила карандаш и утомленно потерла виски. Дольчи была права, она вконец измоталась. Но ее доводили до изнеможения не дни. Ночи. Долгие, пустые часы в темноте. По ночам казалось, что весь мир куда-то опрокидывается, мужество покидало ее, и она не могла изгнать из сознания мысли об Эдварде, перестать видеть его во сне – в долгих, чувственных сновидениях, в которых он обнимал ее и занимался с ней любовью. Но даже в снах она пыталась противостоять ему. Ей хотелось сказать: «Я ненавижу тебя, Эдвард, не дотрагивайся до меня». Но вместо этого она страстно отдавалась ему, а когда просыпалась и возвращалась к реальности, сердце билось еще сильнее, потому что сны говорили о ее женской слабости в попытках преодолеть желание. По крайней мере, Эдвард перестал звонить. В конце концов, что толку выплескивать свою злость автоответчику? Свой гнев он на кого-то, видимо, уже излил, в противном случае добился бы встречи с ней. Очень хорошо, что этого не произошло.