– И ты ушел.
– Навсегда.
Коул поставил локти на стол, сгорбился над своей опустевшей тарелкой.
– Даже когда старик умер, мать все равно не захотела принять меня обратно. Я так понимаю, что она слишком дорожила его памятью… – Он встряхнул головой. – Ее три года как похоронили. Я даже не поехал на похороны.
Эви мягко коснулась его руки. Коул, казалось, не заметил ее жеста. Наступило длительное молчание.
– А тебе не хотелось бы…
– Чего?
– Проехать через Монтану.
Коул задумался. Он сидел, комкая в руках бумажную салфетку. Наконец рассеянно засунул ее в пепельницу.
– Нет. Не стоит будить спящую собаку.
– Но теперь, же там все изменилось! – возразила Эви.
– А воспоминания остались.
Эви разглядывала блестящую ложку, лежавшую рядом с тарелкой. Отражение ее лица на полированной поверхности выглядело унылым.
– А что, воспоминания остались только там, или ты носишь их с собой повсюду?
– Верно, сказано, миссис Фрейд.
Эви нахмурила брови и заговорила с немецким акцентом:
– Фоспоминания не есть Монтана. Фоспоминания – стесь! – Она постучала себя по лбу. – Не так ли, молотой шелофек? – Он перестал улыбаться.
– Не здесь, а здесь. – Коул провел пальцем по шее и ключицам – там, где у Эви были синяки.
– Но мне, же не было больно, Коул! – Она уже устала повторять это.
– Ну и что? Мало ли как я мог тебя ранить? Тем, что сказал что-нибудь не то. Тем, что я не тот человек, какой тебе нужен. Тем, что позволил нашим отношениям зайти так далеко…
Эви побледнела. Появилась официантка.
– Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо. Принесите счет, – сказал Коул.
Но Эви не собиралась отступать.
– Если ты причинишь мне боль, я тебе об этом скажу.
Она уже и так слишком многое ему прощает.
– Поехали, что ли? Ты же вроде хотела к вечеру попасть в Галлап.
– О, да! Я не хочу пропустить закат!
Коул подумал о том, как холодно в пустыне ночью – холодно и одиноко. Он знал, что лучше держаться подальше от Эви, – но, выходя из ресторана, невольно взял ее под руку, чтобы почувствовать тепло ее тела.
Такой простой вопрос: «Как ты ко мне относишься?» Он все время вертелся на языке у Эви.
Они ехали навстречу ослепительному, оранжево-индиговому закату Нью-Мексико, навстречу новой ночи в очередном мотеле. Эви была охвачена теплой истомой. Она заранее знала, что они снова будут спать вместе, что Коул снова явится к ней. Но какой будет эта ночь? Насколько она может раскрыться перед ним так, чтобы не выдать правды?
Она любит его. Он никогда не говорил ей о своей любви, кроме того, самого первого, раза. И сколько раз она обещала себе, что больше не станет прятать голову в песок перед своими страхами?