— На пути тебе снова придется убивать других, — сурово сказал учитель. — Убивать много, причем самых сильных, мудрых и отважных людей нашего времени. Убивать только затем, чтобы помешать им опередить тебя. Ты готов убивать и сохранить при этом чистоту помыслов? Ты готов истребить цвет человечества на пути к своему торжеству?
— Я не могу рисковать будущим, — упрямо сказал Меррен. — Только в себе я уверен — да и то не до конца. Что таится в безднах души любого из нас? Кто знает это? Я не знаю, но твердо могу сказать — я не хочу и не стану обрекать людей на рождение в мире чьей-то страшной фантазии. Пусть даже фантазер будет самым добрым, умным и сердечным человеком в мире, пусть он станет самым человечным из богов. Ад создается благими порывами, это я знаю точно. Хвала богам, мои порывы благими не назовешь.
— Представь себе немыслимое: на ступеням храма тебя встретит ребенок. Твой последний соперник. Ты сможешь убить и его, Анси? И жалость не остановит твою руку?
Меррен стиснул зубы.
— О, самая чудовищная жестокость — это жестокость невинного неведения, — хрипло сказал он. — Не хотел бы я жить в мире, созданном фантазией ребенка. Убить?
— Можно сдаться, — чужим голосом сказал учитель. — Можно признать свое поражение и отступить, оставив мир чужому произволу. Или все-таки уничтожить. Смести со своего пути. Убить. Ты сможешь убить ребенка на ступенях храма, Анси?
Меррен снова закрыл глаза.
— Сердце мое разорвется от жалости. — каменея, сказал он. — Но я смогу сделать это.
— «Когда бог Эртайс вошел в Сокровенный храм, руки его были в крови», — прошептал учитель. — Ты встретишь новый Рассвет, омывшись кровью. Значит, ты научишь людей следующего мира убийству, человек Меррен, мой ученик, будущий бог?
— Если даже поначалу они не будут уметь убивать и умирать, они все равно научатся, — лицо Меррена исказила гримаса страдания. — Потом. В крови и огне научатся. Но еще долго будут делать это плохо, неумело и мучительно. Лучше испытать горечь знания и пряный вкус греха сразу — иначе падение будет слишком ужасно, и крушение фальшивой идиллии слишком убийственно. Да, ты прав. Я подарю им боль и смерть, но такие дары лучше принимать из чужих рук, чем растить в себе, как страшную опухоль.
— Ты хорошо представляешь себе, что такое смерть? — тихо и бесстрастно спросил учитель.
Меррен опустил голову. Потом снова поднял, открыто посмотрел в глаза учителя, и кротко сказал:
— Да.
— Ты готов к пути, Анси, — уже совсем неслышно, но твердо сказал учитель. — Я завершил свою работу, и солнце склоняется к западу. Теперь давай говорить о прекрасной чепухе, а когда придут сумерки — убей меня. И отправляйся навстречу Рассвету с моим благословением.