Михей поднял глаза вверх и коснулся затылком коры дерева. Высоко в небо уходил мощный ствол вековой сосны.
Дерево жило, он чуял, как оно чуть вздрагивает от ветра, как шевелятся под ним корни, вбирая соки земные…
И стало Михею жалко себя. Страшное раскаяние накатило ознобом, и возник перед глазами Макарка Слепцов, единственный человек, который пытался образумить его, остановить, помочь ему жить праведно…
А когда пришли посуровевшие люди с горы, а его родной сын, Егор, даже не взглянул на отца, то Михей понял, что жить ему больше нельзя… Он никогда не был трусом и не боялся расплаты, он её принимал заслуженно.
Но, захотелось умереть самому, опалённый этой идеей, он воспрянул духом и стал лихорадочно соображать, как это сделать.
Когда его позорно, не по-казачьи, взгромоздили на лошадь и сын молчком пошёл рядом, Михей тихо окликнул его, Егор не отозвался… Но всё же услышал слова отца:
— Прости, сынок… я, верно, счас помру. Не поминай лихом. Всё же, помру на своей земле…
Егор не придал значения этому, а когда началась переправа выше буйного переката, Михей выдрал руки из верёвок и сиганул в самую кипень грохочущей меж камней воды.
— Хорошую смерть обрёл, — проговорил завистливо один из пленных.
— Хорошую, — отозвался Егор…
Через два года Быковы опять вернулись в свой дом на Алдане. Истосковался Егор по друзьям-товарищам, не смог жить вблизи того места, где был похоронен Игнатий Парфёнов, изболелся душой.
На Алдане уже работало шесть драг. Незаметный разросся и был указом наречён городом. Егор отказался от конторской работы, пошёл кайлить пески в бригаду Петра Вагина.
Опять сблизился с Николаем Коркуновым. Они часто наведывались друг к другу в гости, все праздники отмечали вместе. И всегда на столе под ломтем свежего хлеба одиноко томился стакан Игнатия Парфёнова.
За ударный труд Быкова премировали путёвкой в Кисловодск. Поначалу он ехать не собирался, но Тоня и друзья уговорили его отдохнуть, попарить косточки, посмотреть страну. На курорт Егор выбрался в конце мая. За пять дней до окончания путёвки сбежал из санатория и двинул в Москву.
Там его и прихватила война. Сунулся в свой наркомат, а ему приказали ехать немедленно в Алдан. На геологов и горняков золотой промышленности временно распространялась бронь.
Люди затаив дыхание слушали на улицах у репродукторов сводки Информбюро, горестно качали головами, немец пёр неистово.
Москва была затемнена. Выглядела строгой и деловитой. Егор уже купил билет и слонялся по вокзалу без дела.
Натужно пыхтели паровозы. Ехали на фронт воины. На платформах под брезентом горбатились танки, пушки. Быков рвался всей душой на передовую, а приходилось отправляться в глубокий тыл.