Поросшие густыми ельниками устья неведомых речек, распадки по ним уходили в безлюдье и дикие места, туда валом шла на нерест рыба, в брачных песнях продолжали свой род глухари, вставали на шаткие ножки явившиеся на свет шоколадного меха тугуты-оленята у осторожных сокжоев, свои владения блюли медведи, прорастали сквозь старый тлен диковинные травы, чтобы расцвести в короткое лето, дать семя и увянуть навеки.
Временами подступали к реке чистые леса гладкоствольных сосен на пологих склонах, огромные тополя и чизении, смешанные с берёзой и еловой гущью, заполняя широкие острова. Ни следа человека, ни даже намёка, что он есть на этой земле.
Суровая в своей неброской и величественной красоте природа остерегала могучей силой.
Глухомань, жившая своими законами многие века, недоступная, привыкшая к сменам тепла, холода, гроз и метелей, открывалась в позолоте солнца, хотелось остановиться и пройти за кривуны, перелезть через хребты, окинуть любопытным взором никем не виданную ширь спящей земли.
А птицы всё беспрестанно летели на Север, их необоримо тянуло туда, к родным местам.
Полдничали уже далеко от мудрёных порогов на обширном, заросшем ерником и поднебесными елями острове. Все перекаты, что они теперь проходили, казались Егору игрушечными и смирными.
Игнатий подточил пилу, пока варилось мясо, они свалили ель в обхват толщиной. Отпилили от комля чурку, из неё приискатель выколол две широкие плахи.
— Дале река тише пойдёт, нечё без дела сидеть на плёсах. Стану мастерить лотки для промывки. — Он забрал плахи к себе на паром и теперь от переката до переката, на спокойной воде, впереди Егора слышалось тюканье топора, эхом откликавшееся от прибрежного леса.
К вечеру заготовки лотков были вытесаны. Увлечённый работой, Игнатий продолжал выстругивать их у костра охотничьим ножом, делал всё тоньше и легче, наружную часть отшлифовал, а внутри пустил шершавинку из волокон дерева.
Чтобы они не намокали в воде, обжёг на огне до черноты и обмазал по горячему медвежьим салом. Сало впиталось в поры дерева, застыло там — воде уже не пробраться.
Утром поднялись поздно, солнце вовсю наяривало в чистом небе. Егор продрал глаза, умылся в реке и застыл от удивления. За одну ночь всё стало зелёным. Бахромистая хвоя лиственниц вылупилась разом из почек, облила сопки нежным весенним цветом.
Вода спадала, оставляя на берегу кайму принесённого мусора — щепок, старой хвои и веток. Буянил у переката таймень, не насытившись на рассвете, пускал буруны у тихого плёса. Река паровала в тепле, мягко журчала и струилась по камням.