Хариусы зарумянились, дразня аппетитным запахом, крючками сгибались обгоревшие хвосты. Присаливая, наслаждались горячей едой, запивали крепким чаем.
— Ну, как рыбалка? — сытно зажмурился Парфенов.
— Как в лавку сходили, — довольно засмеялся Егор, — завтра сам попробую. Интересная штука. Только ноги мёрзнут от ледяной водицы.
— А ты говоришь, жрать охота. Грешно в тайге этой порой голодным быть. У меня в шапке крючки есть, волоса конского надрал из хвостов, скрутим лески, и хоть чувал можно нахлестать такого добра за день.
Ешь — не хочу. А Верка пущай в лесах пропитание берёт. На то она и собака. Эвенки своих лаек сроду не кормят. Ихние псы так наловчились мышковать, что иной раз от мяса нос воротят. Хариус — первейшая рыба, нежная и без костей.
Засолить бы иё, но мало соли взяли. Как вернёмся в землянку, я тебя малосольным харюзком угощу. Ведро можно зараз вдвоем слупить. Не кручинься, брат. Ежели лучить рыбку вздумаешь, дак не холоди ноги босой. Вон мои сагиры на сапоги надевай, они воды не пропустят.
Следующим днём ушли по притоку Гусиной реки к далёким горам. Шурфы заложили на слиянии ручьёв. Егор уже привычно разбирал наносный валунник и совсем не потел за работой, как это было в первые дни.
Тело обвыклось в напряжении, крошки камня уже не били в глаза. Брезентовые сидор совсем износился в работе, излохматился до рванья.
Опять молодой старатель ухитрился поперёд Игнатия взять пески и насыпать их в свой лоток. Сунул его в чистую воду ручья, плавно вращая и сливая муть. Взблеснули алые искры граната, чёрными крошками мерцали крупинки железной руды — магнетита.
Золота не было. В сердцах сплюнул и пошёл к напарнику на второй ключ. Парфёнов ещё ковырялся в мелком речнике, упорно углублял забой. Егор взялся помогать: вытаскивал за узловатую верёвку сидор с пустой породой, ссыпал её в кучу, мечтая скорее вернуться в землянку и отоспаться в тепле.
На четырёхаршинной глубине открылись красновато-серые пески, вперемешку с галечником и глинистой примазкой над постелью — коренной, рыхлой и трухлявой от разложения скалой.
Игнатий вылез из сырой ямы, сморенный усталостью, но не стал даже пить чай, взялся сразу за лоток. Первую пробу набрал из песков, вытащенных с самого дна. Егор нехотя подошёл к Парфенову, заглянул через плечо.
Промывальщик ловко и споро баюкал лоток в тихом плеске воды. Крутанул, смыл остатки мути и растряс шлих. Поражённый Егор не поверил своим глазам.
По шероховатому дну как будто кто рассыпал добрую щепоть золотистого табака: чешуйки, крупные зёрна, а в самом углу тлел с ноготь мизинца самородочек, краплёный чёрными точками.