Впереди колыхался дымок костра. Игнатий безвольно лежал на спине, откинув перевязанную верёвкой ногу, и жалостливо смотрел на подошедших спасителей. Верка поскуливая сидела в стороне на привязи. Луша спрыгнула с оленя.
— Игнаска-а… Совсем сдох? Да? Луска увидал и лезишь, — кокетливо улыбнулась она.
— Я те пошуткую, девка, — хрипнул Парфёнов и утёр рукавом обильный пот со лба, — не время счас шутковать. Вези к матери, пущай ногу правит и как следует крепит в лубки. От беда-а… чё же делать теперя? Куда гожусь такой, ясно дело!
— Лушка вон говорит, — взялся успокаивать Егор, — что всю зиму оленятиной тебя станет кормить. Залечит к весне.
— Они сами впроголодь. Лишний едок в семье. Ну, брат, вот и влип. Ясно дело, зимовать надо тута.
— Не убивайся Садись-ка на нарту, счас мы тебя потихоньку везти будем, — поднял Егор отяжелевшего и сникшего приискателя, уложил на нарты. — Лушка, гони рысаков!
Нарты запрыгали по камням, болотным кочкам и лесинам. Сквозь зубы лежащего рвались матюки с молитвами-заклинаниями:
— Го-с-споди-и, за что же такое… боле сроду в тайгу энту ногой не ступлю. Будь оно проклято, всё золото. Ах! Ух-х! Лушка, ясно дело, потише! Моченьки нету терпеть. Егор, в сидорке моём для такого случая спирт остался, дай скорей хлебнуть, сдохну от боли.
Ох ты, собака… Как мозжит, чую, кости скребутся. Ить надо же так угодить. Птичка, ёшкина вошь, летать надумал! Ой, братцы, не могу! Остановите чуток дух перевести. Это же казнь смертная так тащить по кочкам. Изверги! Верхом на оленя посадите!
— Не сдюжит тебя олень, — отговаривал Егор, цепенея от криков, — на, хлебни ещё спирта.
К чуму добрались уже в сумерках. Мать Лушки захлопотала над больным, вправляя кость, накладывая тонкие дранки. Пьяненький Игнатий молол языком всякую чушь, орал от боли и ругался. Из его криков узнал Егор, что мать Нэльки зовется — Ландура.
В переводе на русский это означает — Ужасная Собака. Кто дал такое имя женщине и за какие грехи, он так и не разобрал. Ландура не обижалась, а наоборот довольно приосанилась.
Когда она всё закончила, Парфёнов быстро успокоился, тяжело вздыхая, попросил вдруг вынести из чума Ваньку. Малец, крепкий и шустрый, запустил ручонки в его бороду и вырвал изрядный клок.
— Ах ты, лешак! — вскрикнул от неожиданности Парфёнов. — Отца родного за бороду трепать! — а сам лыбился и тянул к нему свои узловатые лапищи.
Ванька уверенно расселся у него на груди, мусоля кусок пресной пышки, посверкивал быстрыми глазёнками, выискивая мать, махал ей руками. Лушка цвела…
Достала из котла мясо, свежие пышки лежали горкой. Младшая сестра и два братишки Нэльки озабоченно бродили вокруг чума, помогая старшим: то приберут на положенное место оленьи уздечки, то поднесут дровишек, то отгонят от жилья оленей, то смотают маут поровней.