Я полюбил этот стог. Под ним приятно дремалось в полдень. Особенно если развести костерок и кипятить чай в котелке. Или варить гречневую кашу из концентрата.
Сейчас же стог темный, поседевший от снежной крупы. Но еще бодрится в тяжелой, сдвинутой набекрень снежной шапке. Хотя и покосился немного.
Осиновые жерди все упали. Они торчат из снега, их горькую, вялую кору изглодали зайцы, те самые, которых я не нашел сегодня.
Брошен стог… Колхозникам, наверное, было недосуг увезти его сено.
Или они хотят взять его ближе к весне? И потому стог и темнеет в упрямом ожидании.
К нему-то и привела меня цепочка лисьих следов. Чем стог манил лису? Что искала она здесь? Покоя? Спасения?…
Или, охотясь, как и я, в здешних местах, она узнала его и прибегала к стогу отдохнуть? Лежала около в надерганном и брошенном мною сене.
Нельзя упустить ее и на этот раз.
Сняв лыжи, я замираю за стогом. Сжимаю ружье в руках. Сердце гремит. Кажется, что его стук спугнет лису.
Мне жарко. Лицо горит. И тут же плечи обдает холодок опасения — а что, если лиса убежала? Я топчусь, а зверя давно нет за стогом? Но даже если он там, все равно надо спешить.
Я беру ружье на изготовку, чувствую локтем твердый приклад. Нет, нет, так я могу не успеть кинуть его к плечу в стеганой своей куртке. До чего неудобна и толста!
Я бросаю варежки в снег, вжимаю приклад в плечо и медленно, воробьиными шажками, обхожу стог.
И руки мои дрожат, а спуски жгут пальцы так, что хочется зашипеть и потрясти ими.
Только бы не спугнуть, не промахнуться. Не спугнуть… Не промахнуться… Не спугнуть…
И так сильны мои опасения, так мучительно ожидание встречи с лисой, что думается малодушное: «Хоть бы ее не было, совсем не было».
Но лиса была за стогом. Она сидела, широко расставив передние тонкие лапы. Между ними расплылись красные пятна. Лиса хочет спать, борется с дремотой.
Вот ее голова свешивается на грудь, клонится ниже, ниже… Сейчас она сладко, навсегда заснет…
Но тут же лиса переступает лапами, вскидывает голову и открывает на мгновенье гаснущие глаза. Она посмотрела на меня и не увидела — снова рыжая голова клонится на грудь к белому пятну, испачканному кровью.
Ниже, ниже… Я вышел из-за стога.
Лисица вскинула голову я поглядела сонно. Но это был не буйный огонь, мелькнувший в логу, а умирающий рыжий зверь с тусклым взглядом.
Ни злости в нем, ни огня, одна смертельная усталость.
Рыжий зверь медленно умирал А я, охотник из города, приехавший потешить страсть и случайно ранивший лису, почувствовал что-то щемящее, неотвязно горькое.
Словно нечаянно разжеванный стебелек полыни.