И ничуть не удивилась, обнаружив себя под яблоней с золотыми плодами.
— Гера… — Муж возник за спиной, коснулся моего плеча, — Прости.
— Ты назвал меня убийцей!
Он опешил:
— Я вообще-то подумал, что дело в… Ну, в общем…
— В том, что ты не пропустишь ни одной юбки? Это твое дело. Я считаю нужным хранить верность. Ты — нет. Это данность, которая вряд ли изменится. Так что мне все равно.
— Тебе безразлично мое поведение потому, что безразличен я? — что-то в голосе Зевса заставило оглянуться. В нем была растерянность ребенка, которому на мгновение почудилось, будто его не любят.
— Именно потому, что небезразличен, — я легко коснулась губами бородатой щеки, — можешь развлекаться, как тебе вздумается. Любовь не имеет отношения к ревности.
Он ответил — не словами, а тем, что древнее слов. Шелестели листья на яблоне, и в мире не осталось никого кроме нас…
Моя голова удобно лежала на плече мужа
— Что сделаем с Фемидой? — спросил вдруг Зевс. — Может, действительно, как с Прометеем?
— Я знаю кару похуже. Отправь ее к людям следить за справедливостью.
— Согласен, — муж нехорошо ухмыльнулся. — Отныне она — богиня правосудия.
— Бедняжка, — лицемерно вздохнула я, — целую вечность разбирать дрязги смертных…
То, что Алкид вырос донельзя избалованным, стало ясно, когда парню сравнялось пятнадцать. Из всех наук, полагавшихся мужчине его интересовали только кулачный бой и стрельба. А после того, как юноша кифарой проломил голову учителю музыки, посмевшему влепить нерадивому ученику оплеуху, желающих обучать царевича и вовсе не осталось. Наблюдавший за разбирательством Зевс, не знал, смеяться или плакать, когда Алкид заявил, что согласно закону каждый имеет право ответить ударом на удар. Не подрасчитал мальчик. Спасло его лишь то, что несчастный музыкант все-таки выжил (а каких трудов мне стоило уговорить Асклепия вмешаться!). Парня сослали пасти стада. На мой взгляд, это было неправильно, но Зевс решил, что так лучше, мол, вырастет, успокоится, поумнеет. Не спорить же с Громовержцем, на самом деле.
Алкид вырос, но не успокоился. Во владении оружием ему и впрямь не было равных, но и спеси без меры. Ну еще бы, ведь Афина не нашла ничего лучше, как рассказать «братику», кто он есть на самом деле. Я едва удержалась от того, чтобы отстегать дочурку хворостиной, как это делают смертные. Да только сказанного было не воротить. Алкид напрочь забросил любые занятия, кроме охоты. И в конце концов Зевс не выдержал:
— Нет, ты только посмотри, что натворил этот лоботряс!
Я склонилась к источнику. Вода послушно явила пасынка, сдиравшего шкуру с убиенного льва. Лев, между прочим, был последний в округе.