– Молодец, Василий Иванович, с одеколоном я ничего поделать не могу, а причесочку исправим. – Гуров достал из кармана головной убор, не имеющий ни формы, ни названия, и водрузил на голову.
– Вот теперь абсолютно в цвет, – хохотнул Светлов. – Куда прикажете?
Гуров назвал адрес, оглядел старого приятеля, сказал:
– Будешь моим личным шофером, оглядывайся, как заметишь неладное, не проверяйся, тормози, я с тобой расплачусь, ты мне дашь сдачи и уматывай. Думаю, несколько дней у нас есть. Будешь возить оперативников, с ними ты засветишься вчистую, тут ничего не поделаешь.
– Лев Иванович, не пугай, покойный батя лет в семь меня сильно ремнем излупцевал, я с тех пор так и боюсь.
– Ты мне на листочке все свои данные запиши, я тебя застрахую, хозяйка наверняка пенсию грошовую получает.
– Не меняешься, Лев Иванович, все ищешь. – Светлов прищурился, аккуратно объехал троллейбус. – Тьфу, чтобы не сглазить, но видится мне, твою пулю еще не отлили.
Они замолчали. Когда Светлов остановился по первому адресу, Гуров прихватил спортивную сумку, в которой лежал «Полароид», вышел из машины, обронив:
– Чапаев, пойдем со мной, будешь фотографом.
Гуров решил съемки никому не доверять, еще, чего доброго, сделают дубликат на память.
И сестры, и отец с матерью, проживавшие в другом доме, держались спокойно, с достоинством, не обронили ни слова, на Гурова глаз не поднимали. Он сфотографировался с каждой парой и чеченцем Ринатом, молча поклонился и ушел. Лишь с отцом произошла небольшая заминка, чеченец не хотел держать в руках газету «Правда», как требовал того Гуров. Но Сека что-то резко сказал по-чеченски, и отец подчинился.
По третьему адресу, где жил дед Тимура, находился и Шалва Гочишвили.
Гуров сухо поздоровался, поставил три стула в центре комнаты. Светлов уже приноровился, встал спиной к окну, взглянул в камеру, сказал:
– Сядьте как можно ближе, а вы, уважаемый, газетку не мните, расправьте, прижмите к груди.
Светлов щелкнул, вынул выползшую из аппарата фотографию, передал Гурову.
– Спасибо, Василий Иванович, подожди в машине.
– Выпьем по стакану вина, – сказал Шалва, недовольный, что Гуров явился в подобном виде. Грузин был тщеславен, ему хотелось показать старинному другу, какие блестящие люди работают в Москве на Князя Гочишвили. А тут вместо холеного, словно американец, статного и самоуверенного супермена явился русский мужичонка, казалось, он сегодня не только не брился, но и не умывался.
– Хочу познакомить вас, дорогие друзья. – Шалва наполнил стаканы темным, как перезрелая вишня, вином.