Но есть доказательства или нет доказательств, в силе остается следующее положение: в терроре всегда is fecit cui prodest делает тот, кому это выгодно, то есть в данном случае сами нацисты. На самом деле были и улики: все знали, что Рейхстаг подожгла группа штурмовиков, вероятно, с молчаливого согласия Геринга и Геббельса (17). некоторые лидеры СА сами громогласно рассказывали об этом публично (18). В конечном счете выходит, что ван дер Люббе был бродягой, которого отыскал Гануссен, модный гипнотизер, устранение которого в апреле было любезностью, сделанной некоторым «шишкам» из СА, клиентам Гануссена (19). Бродягу, гомосексуальными наклонностями которого попользовалась группа штурмовиков (20), они же заманили в здание Рейхстага, подожгли его в нескольких местах и «ушли через тайный подземный коридор, соединявший [рейхстаг] с резиденцией Геринга — председателя рейхстага» (21). Короче, эта «шалость» была подарком СА своему фюреру.
И Гитлеру действительно была страшно нужна ревущая поддержка толпы; 12 ноября 1933 года он обратился к народу: «Мужчины Германии! Женщины Германии! Нравится ли вам политика правительства? Готовы ли вы заявить, что эта политика выражает ваше мнение и вашу волю, и торжественно провозгласить эту политику вашей собственной?» На этот раз плебисцит принес Гитлеру успех — за него было подано больше 90 процентов голосов.
Но к весне 1934 года власть нацистов еще не окрепла, не окаменела; в боку все еще сидела досадная колючка — штурмовые отряды Рема. Эта армия численностью около трех миллионов человек — то есть почти в три раза превышавшая дозволенную численность рейхсвера — требовала «второй революции». Что это значило с экономической точки зрения, неясно; возможно, пытались возродить ранние, якобы социалистические замыслы партии или изготовить нечто вроде второго издания идей Шлейхера — короче, это были наивные планы уничтожения наиболее могущественных интересов тех промышленных и финансовых кругов Германии, которых сознательно и преднамеренно оставили в неприкосновенности творцы Версальского договора. То был мир аристократов и капиталистических набобов — ненавистных бонз, — «стоявших за законом и порядком, респектабельностью и филистерскими ценностями» (22). Рем не был экономистом, он был вечным фронтовым ландскнехтом; он хотел поглотить армию, но ни в коем случае не желал, чтобы она поглотила его, он хотел покончить с офицерской кастой и превратить Германию в огромную ферму, управляемую кланом гордых нацистских пастухов (его СА). Гитлер пытался урезонить Рема, но тщетно. Своим головорезам Рем вещал: