На встрече с ними Гитлер снова принялся распространяться о необходимости создания единого фронта против большевизма и — это была новость — предрек возможность взаимопонимания в вопросе о пределах вооружения Германии: нельзя ли, скажем, для начала позволить Германии тоннаж флота, равный 35 процентам тоннажа британского военного флота. Британцы не ответили «нет».
Переговоры прошли с большим успехом и завершились торжественным приемом в британском посольстве, где посол, сэр Эрик Фиппс, выстроил в шеренгу своих детей, которые, вскинув руки в нацистском приветствии, прокричали: «Sieg Heil!» Этот театральный эффект, по мнению немецкого переводчика, был, пожалуй, «немного постыдным» (120). Все было бы просто отлично, если бы Иден, покинув Берлин, не направился сразу в Москву.
Это был самый первый пример двоедушной пантомимы, разыгранной британским министерством иностранных дел; немцам показали два лица: искреннее сочувствие Саймона и скептическую мину Идена. Первый был представлен как фигура из высших эшелонов власти, а второй сразу же после визита отправился в гости к врагам нацизма. Это представление было предназначено для немцев, так же как и для европейской дипломатии: опираясь на свою вечную двусмысленность, Британия была теперь наилучшим образом подготовлена к выполнению своего плана.
После мартовской встречи, вдохновленный ее результатами, Гитлер отправил в Лондон англофила Иоахима фон Риббентропа, бывшего торговца шампанским, женатого на представительнице старой винной династии и нашедшего свой путь к нацистам через фон Папена, заключать с Британией соглашение о «35 процентах тоннажа» для германского военно-морского флота.
«Ни на минуту не забывайте, — предупреждал Риббентропа японский военный атташе в Лондоне капитан флота Арата Ока, — что британцы — самые коварные люди на свете и что они достигли непревзойденного мастерства в искусстве переговоров, а также в искусстве манипулировать прессой и общественным мнением» (121). Но ни Риббентроп, ни другие нацистские лидеры не имели все же ни малейшего представления о том, с каким именно коварством им придется иметь дело.
Переговоры начались 24 мая 1934 года в здании министерства иностранных дел в присутствии благодушного Саймона. Риббентроп, как и ожидалось, потребовал британского согласия на соотношение тоннажей, предложенное Гитлером в марте. Но Саймон неожиданно побагровел от ярости: он находит это требование неслыханным, а такие хвастливые угрозы совершенно неприемлемыми и нетерпимыми. На этом дискуссия была закончена. Риббентроп и его спутники были, мягко говоря, смущены и растеряны. Однако два дня спустя германскую делегацию пригласили в обшитые дубовыми панелями залы Адмиралтейства, где заместитель Саймона сэр Роберт Крэйги хладнокровно объявил, что Британия принимает предложение Германии; от такой нежданной удачи спутники Риббентропа лишились дара речи (122). После этого Риббентропу позвонил Гитлер. «Отличная работа, — гремел он в трубку, — сегодня самый счастливый день в моей жизни» (123). Все было бы просто отлично, если бы буквально через несколько дней члены совета Итонского колледжа не отказали в приеме сыну Риббентропа (124).