Лейтенант круто развернулся и пристально посмотрел на напарника. Выглядел тот и впрямь неважнецки, даже губы побелели. «Вот сука, — подумал лейтенант, только этого и не хватало. Ты еще заплачь, гнида». Вслух, однако, он произнес совсем другое.
— Баксы, Леша, — проникновенно сказал он, — баксы. Знаешь, сколько за эти деньги тебе надо на посту корячиться? Ты посчитай на досуге, подумай. И о том еще подумай, падла, — зашипел он вдруг, схватив сержанта за портупею и притянув его к себе вплотную, — что с тобой будет, если вздумаешь на попятную. Я тебя сам схороню, в этой самой трубе, — кивнул он в сторону смутно белевшего сквозь траву края кульверта, — вместе с клиентом схороню, понял?!
Напоследок крепко встряхнув ни с того ни с сего раскисшего сержанта, лейтенант отпустил портупею и, не оглядываясь, напролом двинулся к машине, слыша, как Степанов тяжело вздыхает и трещит ветками позади. Он хотел было остановиться и сказать сержанту что-то еще, но тут в машине пронзительно запищал зуммер. В три прыжка добежав до автомобиля, лейтенант вскочил в кабину и сорвал с подставки трубку радиотелефона.
— Шестой на связи, — успел бодро отрапортовать он, прежде чем до него дошло, что зуммер продолжает пищать.
— Твою мать, — с чувством сказал лейтенант и, не глядя швырнув трубку на сиденье, схватил лежавший на приборном щитке сотовый телефон. Некоторое время он молча слушал, сузившимися глазами глядя в сторону видневшегося сквозь занавес березовых ветвей шоссе. — Вас понял, — сказал он наконец. — Приступаю.
В открытой дверце со стороны водителя вопросительно маячило лицо сержанта Степанова, похожее в сгустившихся сумерках на бледную луну.
— Все, Леша, — сказал этому лицу лейтенант, — понеслась. Через десять минут он будет здесь.
Перегнувшись назад, он достал с заднего сиденья фуражку и полосатый жезл с подсветкой.
— Заводи, — скомандовал он, и патрульная машина, взревев изношенным двигателем, выкатилась из кустов и замерла на обочине шоссе.
Двенадцатилетний «опель-аскона» явно просился на свалку. Сквозь покрывавшую мятые крылья серебристую краску явственно проступали пятна ржавчины, передний бампер бессильно отвисал книзу, как слюнявая губа идиота, а изъеденный коррозией низ кузова напоминал причудливую бахрому. В правом верхнем углу лобового стекла красовался большой «паук», и во время движения вся эта конструкция натужно скрипела и дребезжала, грозя вот-вот развалиться и остаться посреди шоссе грудой ржавого, ни на что более не годного железа. Это самоходное некротическое явление неизменно вызывало у всех встречных и поперечных улыбки, в которых были и жалость, и презрение. Иногда на него показывали пальцем.