— В чем дело, Хольштейн, что это за повязка?
— Я немного защемил себе руку.
— Но ведь с этой повязкой вы не можете ехать! Что же нам теперь делать? — Льевен разглядывал туго забинтованную руку. — Как это случилось?
— Сегодня днем я хотел еще разок проверить масло и для этого поднял задние колеса. Но, должно быть, плохо установил домкрат, потому что пока я заливал масло, машина соскользнула и одно колесо зашибло мне руку.
— И что же?
— Ушиб, ничего страшного. Я поеду.
Льевен недовольно покачал головой. Хольштейн подавленно улыбнулся.
— Я могу ехать, честное слово! Рулить буду главным образом левой рукой. Я прекрасно умею вести левой, правая мне даже и не нужна. Кроме того, для торможения и переключения мы тут с ребятами смастерили крючок. Я примотаю его ремнем к запястью. Будет что-то вроде руки.
Он вынул крючок и показал, как намерен им пользоваться. На Льевена он смотрел боязливо и с какой-то безнадежностью. Потом, в поисках поддержки, обратился к Каю:
— Смотрите, это же совсем просто. Ведь на такой гладкой дороге ничего случиться не может.
Льевен не знал, смеяться ему или сердиться.
— Вашему крючку — этому гениальному крючку, — честь и хвала! Изобретение весьма полезное и, возможно, со временем мы начнем конструировать машины с таким крючком. А пока что придется подождать. Ехать вы не можете, заявку мы отзовем.
На лице Хольштейна отразилось отчаяние. Он опять взял крючок и сказал:
— Я покажу вам это в машине, будет гораздо легче и наглядней. Давеча я уже сделал пробный круг.
Он сел на сиденье и пристегнулся ремнями. Льевен крепко взял его за руку.
— Вы просто ребенок, Хольштейн. Когда машина должна делать сто пятьдесят километров в час, то на извилистой северной части трассы, в какой-нибудь узкой петле, вам понадобятся не то что две, а все три руки, чтобы удержать машину и не сверзиться вниз. Жаль, что так получилось. Вы не виноваты, — то, что вы так рветесь ехать, говорит в вашу пользу, но вы не поедете. Это было бы невероятным легкомыслием. Пойду аннулирую заявку.
Он по-товарищески взял забинтованную руку Хольштейна и погладил ее.
— Надеюсь, она скоро придет в норму. — Кивнув Хольштейну, Льевен ушел вместе с Каем.
Хольштейн оторопело смотрел им вслед.
Кай и Льевен протискивались сквозь толпу. Трасса была перекрыта. С минуты на минуту должна была начаться первая гонка.
— Почему вы сердитесь, Льевен? — спросил Кай. — Этот юноша производит хорошее впечатление.
— Он на самом деле хороший, — ответил Льевен, — один из лучших автогонщиков, каких мы могли заполучить, молодой, отчаянно смелый, однако пока еще неосторожный, приходится всякий раз вдалбливать ему, чтобы он строго придерживался инструкций.