— Что нового? — поинтересовался Стэнмор.
— Вчера еще пятнадцать человек умерли, восемь из них — дети, — сказал Бартоломью. — Я утратил счет потерям, а клерк, который должен отмечать число тел, отправляющихся в ямы, почти всегда пьян. Мы, вероятно, никогда не узнаем, сколько народу погибло в Кембридже.
— У тебя измученный вид, Мэтт. Поживи несколько дней у нас, отдохни. Долго ты так не выдержишь.
— Чума не продлится вечно, — сказал Бартоломью. — И потом, разве я могу бросить все на Колета и Роупера?
— Саймон Роупер умер сегодня утром, — произнес Стэнмор. И лишь потом заметил потрясение Бартоломью. — Прости, дружище. Я думал, ты уже знаешь.
Теперь остались только Бартоломью и Колет да еще Робин Гранчестерский, городской хирург, чьим методам и чистоплотности Бартоломью никогда не доверял. Как же они справятся? Бывали случаи, когда после прокола черных нарывов пациент выживал, и Бартоломью хотел, чтобы как можно больше народу обрело хотя бы эту крошечную надежду на жизнь. Чем меньше врачей и хирургов, тем меньше людей получат лечение, и чума унесет тех, кто мог бы остаться в живых.
— Побудь здесь вместе с Филиппой, — еще настойчивей сказал Стэнмор. — Она тоже нуждается в тебе.
Бартоломью дрогнул. Славно было бы провести несколько часов с Филиппой и забыть всю грязь последних недель. Но врач понимал, что есть люди, которым он нужен, и среди них могут быть даже его друзья. Он не простит себе, если кто-нибудь из них умрет, а он не попытается их спасти. Бартоломью покачал головой.
— Мне нужно возвращаться в колледж. Вчера вечером Александру нездоровилось. Нужно заглянуть к нему, потом я должен удостовериться, что чумные ямы как следует засыпаны известью, а не то мы никогда не избавимся от этой гнусной болезни.
Он встал и потянулся.
— Тогда поехали со мной, — предложил Стэнмор, сгребая со стола свитки с аккуратными колонками цифр и складывая их в сумку. — Кто-нибудь из подмастерьев вечером приведет лошадь обратно.
Пришла Эдит и рассказала им, что Филиппа отдыхает. По всей видимости, кончина старой монахини потрясла ее больше, чем показалось Бартоломью. Он сам привык к смерти и полагал, что и все остальные привыкли тоже, поэтому не подумал, что Филиппа будет так горевать.
Эдит обняла брата.
— Береги себя, — прошептала она. — Не рискуй понапрасну. Я не переживу, если потеряю тебя.
Она отвернулась, чтобы он не увидел слезы на ее глазах, и захлопотала у камина. Бартоломью протянул руку и легонько коснулся ее плеча, прежде чем последовать за зятем во двор. Снова повалил снег, и ветер пронизывал до костей. Грязное месиво на дороге, ведущей в Кембридж, подмерзло, и снежный покров таил ловушки для путника. Обе лошади несколько раз спотыкались, а пурга мела так, что они едва разбирали дорогу.