У окна в кресле приютилась Анна Капитоновна Сергеева, старая учительница. Она приехала тоже из Больших Котов, потому что по закону положено, чтобы при допросе детей присутствовал хорошо знакомый им взрослый или родственник…
Петька почувствовал лёгкий сквозняк и оглянулся. В бесшумно открытую дверь секретарь Ольга Филипповна подтолкнула Шурку, Таню иТимкаала пальцем на стулья.
— Мулеков, а почему ты не упоминаешь о дневнике командира?
— О каком дневнике?
— О том, который ты спрятал в одном из своих тайников.
— Документы и карты прятал, чтоб не достались врагам, а вот о дневнике первый раз слышу.
— Ну что ж, если первый раз слышишь, попросим о нём рассказать ребят.
Арестованный вопросительно посмотрел на капитана.
— Не удивляйся, Мулеков. Оглянись, я разрешаю.
Резидент резко повернулся на стуле. Увидел Петьку, Таню, Тимку и сидящего у дверей, рядом с часовым, Шурку Подметкина.
— О, ребятишечки! Сколько зим, сколько лет не виделись! Доброго вам здоровьица, мои родные.
Ребята промолчали. А он, как будто ни в чём не бывало, продолжал лебезить.
— Как вы подросли. Тимоньку, Танечку прямо не узнать — Он покосился в сторону дверей: — А Шурчик — то, Шуренок — то наш — прямо молодец! Героем выглядит, истинным героем!
Шурка от такой похвалы растерялся и покраснел. Мулеков замигал короткими ресницами:
— Скучал я о вас, ребята, сильно скучал.
Владимир Иванович постучал карандашом по столу.
— Хватит, Мулеков, ломать комедию-то. Он подошёл к ребятам: — Ну, что, привезли, то, что я просил?
— Привезли.
Тимкаитану Платонову. Владимир Иванович бережно принял из рук Тимки дневник. Стал перелистывать хрупкие пожелтевшие листки, внимательно вглядываясь в знакомый почерк своего командира. (Тогда, в гражданскую войну, Платонов был ранен, находился в полевом лазарете, и отряд Биль-Былинского ушёл без него).
Владимир Иванович осторожно перевернул последний листок. С горечью прочёл:
«…Сегодня 14 января 1922 года. Снова показался Мулеков. Теперь в руках у него охотничье ружьё. Подойти боится, думает, наверное, что в револьвере у меня есть патроны. Попытаюсь спрятать документы. Нашедшего мой дневник именем Революции прошу передать в органы Ч К. Документы чрезвычайной важности, и карты… считаю…».
Следующие строчки прочитать было невозможно. Дневник в шести местах пробит насквозь, по-видимому, картечью, и края дыр в этом листке осыпались.
Капитан поднял тяжёлый взгляд на Мулекова. Тот вдруг обмяк, рухнул на колени.
— Не убивайте меня. Я же много рассказал. Помог вам… О лабиринте Гаусса рассказал…
— Но насчёт лабиринта ты, Мулеков, по-моему, крепко запутался. Ведь старик Костоедов давно на том свете.