Они пошли молча, взявшись за руки.
– А не боишься? – спросила Надя.
– Не боюсь. Хочу принимать рейсы. Душа болит, стыдно… – сказал Леша.
– Все уже привыкли, – сказала она.
– А я нет. И не привыкну. Я диспетчер. Я должен принимать и выпускать самолеты. Летают же в Ленинграде, в Москве… А мы что – не можем?..
– Не хотим, – сказала она.
– А я хочу.
– Тогда мы совсем перестанем видеться, – сказала Надя. – Ты будешь сидеть за индикатором, а я буду летать, летать, летать…
– Ничего, Наденька, – успокоил он ее. – Я день и ночь работать готов, лишь бы что-нибудь изменилось.
– Только бы Лунев пришел… – вздохнула она.
– Лунев один ничего не сделает…
– А я ведь с Луневым летала…
– Когда?
– Это был его последний рейс перед Академией. Горючего нет, аэропорт закрыт, диспетчеры в шахматы играют… Тихий ужас! Как мы взлетели по расписанию – до сих пор не понимаю. Лунев сам регистрировал пассажиров.
– Ну, это-то ни к чему… – сказал Леша.
– Пассажиры ему ворох цветов преподнесли. Ты не представляешь, какими они вышли из самолета. Один человек много может.
– И я смогу. Вот увидишь, – упрямо сказал он.
– Афанасьев тебя уволит.
– Посмотрим!
Вдали раздался гул. Надя и Леша подняли головы и увидели реактивный лайнер, идущий на посадку. Он коснулся колесами полосы, побежал по ней, взметая снег… За самолетом мчалась машина Афанасьева.
В гуле двигателей утонуло радостное «ура!», которым Надя и Леша встретили приземление самолета.
Организация иркутского рейса всецело захватила Горохова. Он сидел перед микрофоном в своем кабинете, сняв форменную тужурку и закатав рукава рубашки. На столе стоял стакан с чаем. Светился экран телевизора, на котором был виден самолет иркутского рейса. Рядом копошились люди.
– Ты пойми, Демьяныч, это дело нашей чести, – убеждал Горохов микрофон. – Мы уже регистрацию провели. Сегодня иркутский рейс должен быть в воздухе!
– «Ой, сомнительно, Петр Герасимович», – отозвался динамик.
– Я же тебе керосин нашел! Ты его заправил?
– «Заправил».
– Так в чем же дело?
– «Неразгружен он. Надо разгрузить, а потом загрузить. Считай, сутки…»
– Почему сутки!? Откуда сутки? – волновался Горохов.
– «Из смены грузчиков вышел всего один. Да и тот…»
– Что? Уже?
– «Уже».
– Ну, я не знаю. Сам разгружай, но чтоб иркутский был готов. Я его провожу как ударный объект.
– «Понял», – уныло отозвался голос Ивана Демьяновича.
Горохов переключил селектор.
– Нина? Готовь транспарант.
– «Неужто полетим, Петр Герасимович?» – радостно отозвался женский голос.
– А ты думала… – покровительственно улыбнулся Горохов.
В кабинет робко вдвинулся Туркин с корзинкой, остановился у двери, вопросительно глядя на Горохова. Тот выключил микрофон, посмотрел строго на посетителя.