Святость не в жизни замечательных людей – в том, что мы, неловко улыбаясь, называем «чудом». Почти ничего не знаем об Андрее Рублеве – и почти всё, есть иконы. После Сергия осталась лишь Россия – тоже почти всё. Нашему невежеству с Сергием повезло, кроме непостижимого для нас сохранилось еще и житие. Епифаний (прозвище – Премудрый), дьякон при Сергии, повидавший и Царьград, и Восток, по смерти святого (а может – раньше?) записывал для памяти, что знал. Про детство святого расспросил у старцев, послушал рассказы Стефана – старшего брата и человека, что много лет Сергию служил; записи лежали в беспорядке. Епифаний ждал четверть века, надеясь, что сыщется кто-то достойней, – сам писать житие осмелился только перед смертью, в году так 1418-м. Еще лет через тридцать Пахомий Серб выправил житие: сократил, переписал, добавил чудес у обретенных мощей – житие стало любимейшим чтением Руси.
Житие расцвело на переломе писательских привычек: от сухости пересказа «жил-был» – к проповеди, блеску учености, плетению словес, и Епифаний вворачивал: «зверь, рекомый аркуда» – про медведя. Отец послал Сергия искать лошадей, а Епифаний – «на взыскание клюсяти». Решето не гнилого хлеба, а «гнилых посмагов». И Сергий в бесконечном, изукрашенном предложении представал светилом, цветком, звездой, лучом, лилией, кадилом, яблоком, шиповником, золотом, серебром, камнем, жемчугом, сапфиром, пальмой, кипарисом, кедром, маслиной, ароматом, миррой, садом, виноградником, гроздью, огородом, вертоградом, источником, сосудом, алавастром (сосуд такой), городом, стеной, крепостью, сыном, основанием, столбом, венцом, кораблем, ангелом, человеком – итого: тридцать семь наименований.
Предлагаю очень верить житию: к Писанию тогда не липла всякая шваль, в Писании сплетались Божьи молнии, и шепот земли, и слово – взвешенное, наполненное правдивостью, не подрасчетной корыстным нашим мозгам. И оттого так трогательно смирен воздух жития; не сыщешь райских обещаний за гробом, лишь печальные слова – о книгах жизни и книгах смерти. Оттого так обделен мелочный патриотизм: нас удивляет – Сергий живет, совсем не поминая Орды, и никто из переписчиков в победных веках не посмел «довести» житие в этом смысле! Смиренность святого воздуха – мимо нас, она не помышляет о доказательствах. Вот чудо: Сергий видит на небе птиц, блистающий свет, и голос обещает ему: «Так умножится стадо учеников твоих», Сергий скорей кличет Симона – посмотри! Но тот захватил лишь остатки света… И мы бессильны пошлым своим рассудком одолеть, что стоило Епифанию, точно знавшему: житие пишет только он и совершенно все, что выведет сейчас вот эта его рука, это и будет правдой во веки веков, – что стоило этой руке чуть дрогнуть – из благого умысла! – и подправить: и Симон узрел.