– Это тоже не проблема. Возьмем на воспитание из детского приюта или прямо из родильного дома. За деньги сейчас можно купить хоть черта лысого.
– Но ведь ты ни разу не сказал мне о любви…
– Сказал. Я говорил тебе, просто ты не слышала меня.
– Любовь… Мне страшно… А мои родители… – Мрачная тень Клары, подхваченная ветром, заплясала на стене. Это были тонкие, трепещущие как живые, занавески на окне. – Что скажут они?
– Вот уж нашла из-за кого переживать! Родители – сами по себе, а ты – сама по себе.
– А этот кулон… Зачем ты купил его? Ты просто вложил деньги?
– Нет, это мой свадебный подарок, как и те штуки из платины.
– А почему мы были там ночью? Разве нельзя было подождать до утра?
– Значит, нельзя, – уклончиво ответил он. – Хозяин знает меня, я покупал у него запонки, часы и просто камни. Деньги – ведь это бумага. А камни – они, как говорится, и в Африке камни… Тот кулон, что я подарил тебе, уникален… Я как-нибудь в другой раз расскажу тебе об этом бриллианте. Ты заметила, что он необыкновенного цвета?
Но ей этот разговор уже наскучил. Кроме того, ее зазнобило.
– Укрой меня, пожалуйста, что-то мне стало холодно… – Ей показалось, что спальня начала опрокидываться вместе с коврами, подушками и занавесками.
– Спи… Завтра сходишь к Оскару и поговоришь. Если хочешь, я подожду тебя на лестнице. А то вдруг он тебя зарежет.
Но Рита его уже не слышала – она спала.
Он ожидал увидеть на пороге кого угодно, даже Клару, каким-то невероятным образом узнавшую об исчезновении дочери и собирающуюся потребовать у зятя объяснений (еще один кошмарный сон!), но только не Леню Ащепкова. Как гиена бежит на запах падали, так и он появился на запах разложившейся семьи. Прошло два дня, а Рита так и не позвонила…
Свежий, розовый, в новом костюме, благоухающий как яблочный пирог с корицей, Ащепков, едва увидев Оскара, бросился к нему чуть ли не с соболезнованиями, схватил за рукава и принялся трясти:
– Оскар, только не надо ничего говорить, я все знаю…
– Что именно? – на всякий случай проговорил тяжко болевший с похмелья Арама. – И не тряси меня, мне и так худо…
– А вот пить нельзя! – трезвый, здоровый и румяный Леня поднял кверху указательный палец. – Поверь, дружище, они этого не стоят.
Под «они», стало быть, подразумевались женщины. И в первую голову, конечно, сбежавшая от мужа неверная Рита.
– Выпьешь?
– Говорю же: пить – это все равно что расписываться в собственной слабости. Ба-а… – Он по-гитлеровски успел слегка похлопать Араму по черной от волос щеке. – Да ты к тому же еще и небрит, и неумыт, да от тебя разит, как от…