Томас наблюдал за Норой, стоя у калитки. Она сложила вещи Рипли в свой «ниссан», затем, робко помахав рукой, направилась к Миа. «Передай привет старому педику», — говорила она всегда, заставляя Томаса вздрагивать. По какой-то непонятной причине она вечно настаивала, что может употреблять это словечко, поскольку она женщина.
Томас попросил передать Рипли, что любит ее. Попрощаться у него не хватило сил.
И, хотя это не входило в его привычки, на обратном пути заглянул в почтовый ящик и выгреб оттуда кучу разных счетов и еще что-то, похожее на очередной мусорный компьютерный диск компании AOL — ну, когда они перестанут его доставать! Но его внимание привлекло отсутствие цветного штемпеля на коробочке. Он перевернул ее и замер.
Кто-то темно-синим фломастером написал: «ПАИНЬКЕ».
Диск просвечивал сквозь прозрачный пластик, как нож. Томас вернулся к двери, руки его тряслись.
«Нет-нет-нет-нет-нет...»
При мысли о Фрэнки на глаза у него навернулись слезы.
«Умоляю, Господи... Умоляю!»
Он споткнулся о коврик. Конверты посыпались на пол.
«Только не мой мальчик...»
Диск выпал как нечто невесомое и как неподъемная тяжесть. Томас вбежал на кухню и выдернул ящик с посудой так, что чуть не опрокинул шкаф. Ножи, вилки, ложки рассыпались вокруг него по полу узором, напоминающим костяные круги авгуров. Дрожащей рукой схватив столовый нож, Томас стал вспарывать коробку.
«Улика! Улика!» — вопило что-то внутри.
Он остановился. Пригладил волосы. Ринулся к телефону.
— Логан, — ответил голос в трубке.
— Сэм! Он прислал мне диск. Еще один чертов диск.
— Том? Можно помедленнее? О чем ты?
— О Господи, Господи, что, если это снова он, Сэм?
«Нет-нет-нет...»
— Сэм, что, если это он?
«Умоляю, только не мой мальчик...»
В серебристой поверхности диска отражалось незнакомое, искаженное мукой лицо.
— Слушай внимательно, Том. Ни за что, ни в коем случае не трогай этот диск. Ты меня понял? Ты можешь...
— Что, если это он, Сэм? — прошептал Томас.
Он швырнул телефон на диван, на четвереньках пополз по ковру, лежавшему на полу гостиной. Сгорбившись над плеером, вырвал оставшийся кусок пленки. Телефон трезвонил без умолку, но почему-то был почти не слышен. Неземной покой снизошел на Томаса.
Встав на колени перед телевизором, он онемевшими пальцами взял пульт.
Телефон перестал звонить. Казалось, нечем было дышать. Диск с негромким жужжанием закружился в прохладной утробе.
Вспыхнул экран.
Диван показался твердым — словно из нержавеющей стали, словно стол коронера. [42]
— Том! — осторожно позвал кто-то.
Сэм.