— Что ты делаешь? — спросил его однажды Томас (возможно, потому что Нейл, бросив Мэрилин, обхаживал очередной предмет «закупорки»). — Неужели же ты не видишь, что она любит тебя?
— Не я устанавливаю правила, — ответил Нейл. — Просто играю.
Явно выдумка со «всеми дырками» принадлежала Мэрилин.
— Но ты делаешь ей больно.
— Ну, она хотя бы не так уж и орет, — подмигнул Нейл.
Тогда Томас взял на заметку эту бесчувственность, приписав ее тому, что называл «странной забывчивостью Нейла». Но теперь он видел, что Нейл поступал точно так же во всех сферах своей жизни: устанавливал правила, которые приносили преимущество ему самому. Смущение, боль, страх перед открытым столкновением были для него всего лишь инструментами. Если бы ты застал его на месте во время акта насилия, он с готовностью извинился бы — притом так, чтобы выставить тебя мудаком, который твердит о какой-то мерзости, первым поднимая шум. Однако он был совершенно глух к духу игры. Если друзья или любовницы получали травмы — что ж, это их вина, пусть соблюдают свои сраные правила.
Чем больше Томас думал об этом, тем яснее ему становилось, что Сэм права. Нейл был насквозь психопатом еще тогда.
А теперь и правила ничего для него не значили.
Добравшись до пригородов Вашингтона, Сэм с Томасом примолкли, в первую очередь потому, что вдосталь выговорились. Томасу показалось, что Сэм, подобно ему самому, пропиталась ироническими замечаниями первокурсников о столице страны. Его осенило, что он ровным счетом ничего не знает о политических взглядах Сэм, но решил, что это не важно. Отныне все это было не больше, чем очередной пустой рефлекс. Он вспомнил прочитанные где-то слова о том, что Мартин Лютер Кинг-младший был последним настоящим гражданином, посетившим Вашингтон; с той поры сюда приезжали исключительно туристы и бизнесмены. Томасу показалось, что он не исключение.
Бар, где они договорились о встрече с доктором Маккензи, находился почти на самой Кей-стрит, недалеко от Джорджтаунского университета; планировщики, скорее всего, назвали бы эти кварталы «жилищно-коммерческим районом со средней плотностью населения». Ступив на тротуар, Томас почувствовал запах металла, которым веяло от Потомака.
Пока они шли к бару, Сэм вкратце проинструктировала его. Томас сказал бы, что она злится на себя за то, что не сделала этого раньше; он почувствовал ее изменившееся отношение к нему, будто Сэм вспомнила о каком-то обещании, которое дала себе. Она вдруг превратилась в колючую профессионалку, несмотря на ее легкое беспокойство. Но даже теперь она не прошла мимо протянутой ладони нищего — одного из тех типов, которого словно вытащили из старых фильмов, с пегими бакенбардами, в засаленных лохмотьях. И снова Томас виновато ждал, пока она роется в сумочке. В конце концов она протянула старику пятерку, держа банкноту за самый уголок, словно кормя зубастое животное, которое может цапнуть.