Мы пришли забирать Сергея, бойца нашего отряда, которому осколками неделю назад посекло спину. Сергей вышел из «госпиталя» сразу вслед за Златой, и по тому, как они прощались было видно, что отсюда Серега уносит только свое тело, сердце же его оставалось в кармане «доктора Златы».
Мой спутник Игорь Ростовцев, бывший капитан-десантник из Костромы, тоже был явно тронут красотой доктора и потому, не обращая внимания на Марко, начал, путая сербские слова с русскими, выяснять у «доктора Златы» что-то на тему того, какой режим Сергею теперь необходим. И не надо ли приходить за лекарствами?
Для Марко эта картина, видимо, была уже настолько привычна, что он не обратил на это никакого внимания. Настроение у него было отличное. И, посмотрев на выбитых из строя двух бойцов, он сразу обратился ко мне: «Выпьем, брат». Почему бы нет? И мы зашли в его госпиталь, аккуратно обойдя «доктору Злату», с улыбкой выслушивающую ахинею Игоря и Сереги. И мы выпили хорошо ракии — виноградного самогона. Ракия была что надо! Закусывали мягким домашним сыром.
—Вот, брат, в Белграде у меня была женщина, — сказал задумчиво Марко. — Какая была женщина! Огонь! Бывало, выпьем мы с ней стаканчика три-четыре виски со льдом. Знаешь, Чивис-Регал. Терпкий, крепкий...
Всю дорогу обратно Ростовцев не находил себе места.
—Серега, ты честно скажи. У этой ханум, — Ростовцев служил когда-то в Ташкенте и всех красивых женщин по-восточному называл «ханум», — есть кто-нибудь?
Сергей отмалчивался, и по его сердитым взглядам было видно, что сердце «доктора Златы» свободно, и что Сергей с ревностью думает о возможностях крепкого, высокого бывшего капитана-десантника.
Потом мы на две недели ушли в горы. А когда вернулись, база отряда была переведена в то самое село, где находился госпиталь. Дисциплина в отряде сразу стала хромать на обе ноги. Простые сербы питают к русским какую-то детскую, почти восторженную любовь. Ракия лилась рекой. Чувства кипели. Все чаще донской казак Олег Бабюк ночевал не в казарме, а у Снежаны — моложавой, медноволосой почтальонши, чей дом стоял неподалеку от казармы отряда. Снежана почти три года вдовствовала. Муж ее погиб под Вуковаром в 92-м. И вот теперь донской казак вернул в душу сербки солнце. Дети ее, пятилетние близнецы, сразу признали в Олеге папу и ходили за ним неотвязно, как щенки. Все это так сильно тронуло перекати-поле Бабюка, четвертый год добровольствующего то в Приднестровье, то в Абхазии, что все чаще, выпив в нашем кругу стаканчик, Олег задумчиво пощипывал пышные вислые усы.