– Как посторонний человек мог узнать наш электронный адрес? – спросил я Синтию. Она сидела перед компьютером, уставившись на экран, и вдруг протянула руку к монитору, как будто прикосновение к записке могло помочь ей лучше во всем разобраться.
– Мой отец, – проговорила она.
– Что «мой отец»?
– Когда он здесь был, когда оставил шляпу, – пояснила Синтия. – Он мог подняться сюда, увидеть компьютер и найти наш электронный адрес.
– Син, – осторожно сказал я, – мы ведь все еще не знаем, что это твой отец оставил шляпу. Мы понятия не имеем, кто ее оставил.
Я вспомнил теорию Ролли и свои собственные недолгие подозрения, что Синтия положила шляпу на стол сама. И на секунду, не больше, подумал, насколько легко послать электронное письмо себе самому.
«Немедленно прекрати», – велел я себе.
Я почувствовал, как ощетинилась Синтия на мое последнее замечание, поэтому добавил:
– Но ты права. Тот, кто здесь был, вполне мог подняться наверх, включить компьютер и найти наш электронный адрес.
– Значит, это один и тот же человек, – заключила Синтия. – Который мне звонил и которого ты назвал придурком, и тот, кто влез в дом и оставил шляпу. Шляпу моего отца.
Звучало разумно. Сложность заключалась в вопросе: кто этот человек? Это он убил Тесс? Его я видел в телескоп Грейс позавчера, когда он наблюдал за домом?
– И он продолжает говорить, что они меня прощают, – сказала Синтия. – Почему он так говорит? И что это значит – недолго осталось?
Я покачал головой, показывая строчку на экране:
– Посмотри на адрес. Просто набор цифр.
– Это не набор цифр, – возразила Синтия. – Это дата. Двенадцатое мая восемьдесят третьего года. День, когда исчезла моя семья.
– Мы не можем чувствовать себя в безопасности, – сказала Синтия вечером.
Она сидела на кровати, закрывшись до талии одеялом. Я как раз выглядывал в окно спальни на улицу. В последнюю неделю у меня завелась такая привычка.
– Не можем, – повторила она. – Я знаю, ты тоже так думаешь, только не хочешь об этом говорить. Боишься, что расстроишь меня, я сорвусь или еще что-нибудь случится.
– Я вовсе не боюсь, что ты сорвёшься, – возразил я.