Совсем завечерело, декабрьский холод, еще не кусающий, но осторожно облизывающий москвичей, напоминал: на дворе зима, ребятки! Лунный свет отражался от свежевыпавшего снега и, преломляясь на тоненьких кристалликах льда, почти неподвижно висящих в морозном воздухе, создавал рассеянное, едва заметное, но такое праздничное сияние. Новый год совсем уж скоро!
– Нет, Лев, ты посмотри, – в голосе Крячко слышалось явное недоумение, – эт-то еще что за шизофрения?
Было на что посмотреть. Небольшой скверик с ломаными скамейками и по-декабрьски жалкими, обледеневшими молодыми липками, притулившийся почти к самому входу в метро, был ярко освещен фарами мощного «джипа». Из двух скамеек, дополненных какой-то деревянной тарой, получилась импровизированная трибуна, покрытая чем-то вроде чудовищно изгвазданной стеклоткани. Рядом с «трибуной» был здоровенный транспарант с надписью, почему-то славянской древнеуставной вязью: «Митинг разрешен». Под столь красивой каллиграфией вполне обычным шрифтом было дописанно: «удавитесь сволочи!!!». Со строчной буквой в начале милого пожелания, без запятой, но с тремя восклицательными знаками.
«Впрямь разрешен, – подумал Гуров, – вон аккурат два сержантика маются чуть от трибуны в стороне. Бедняги…»
Митинг, разрешенный там или нет, но в продуваемый нешуточным предновогодним ветерком вечер… М-да-а! Впрямь паранойя с шизофренией, да еще маниакальной депрессивкой приправленная. Народу человек пятьдесят – семьдесят. Лица… Ну, что лица? Они у завсегдатаев подобного рода «мероприятий» всегда похожи. Коммунисты они, монархисты, анархисты или сторонники независимой Чукотки. Насмотрелись. А вот флаг у этих друзей… действительно, что-то совсем оригинальное.
Крячко, словно прочитав его мысли, кивнул в сторону подсвеченного фарами «джипа» флага. Тот гордо реял напротив транспаранта, строго на линии симметрии, осью которой служила трибуна из скамеек. Чистейший сюр: на красном фоне полотнища со знакомыми до боли перекрещенными серпом и молотом в левом верхнем углу – аляповато выписанный черным прямо по центру двуглавый орел. Доносилось соответственное:
– Наш брат по крови и убеждениям… Истинный сын матери Отчизны…
Вот «матюгальник» у минтингующих был слабый. Искажал от сердца идущий голос жестяным тембром.
«Забавно, – подумал Лев, – «брат» уже озвучен. Спасибо, что не «братан». «Сын матери». Ох, хороша стилистика! «Отчизна» это ведь от «отца»… Хоть бы до тестя, до зятя с золовкой да деверя не допрыгались».
Шизофрения продолжалась. Они со Стасом уже почти свернули в подземный переход, ведущий к станции метро, как вдруг услышали чудовищно искаженный подсевшим «матюгальником» выкрик: