Казаки бросились в дом, но двери были заперты.
– Ломай ставни этого окна! – Панас топором поддел доски и быстро отворил ставню. – Можно залазить, только поосторожнее, хлопцы.
Казаки полезли в окно, а Лука с Якимом приставили лестницу к слуховому окну и быстро вскарабкались наверх. С чердака спустились на верхний этаж дома. Оглядевшись, прислушались. Было тихо, если не считать голосов казаков, доносившихся снизу.
Лука качнул головой, предлагая обследовать помещения.
Две комнаты были пусты и явно давно не использовались. Третья оказалась запертой. Они стукнули несколько раз эфесами сабель, но ответа не получили. Переглянувшись, Лука шепнул тихо:
– Там кто-то есть. Откроем?
– А чем? Саблю лишь сломаешь. Топор бы или ломик.
– Я сбегаю за инструментом, – сказал Лука.
Он вернулся с одним здоровенным казаком с перевязанной головой. Дверь затрещала под мощными ударами казака, а юноши стояли рядом с пистолями наготове, ожидая всего.
Дверь открылась – кто-то изнутри сам отворил ее.
На пороге стоял староватый француз в сильно потертом, но когда-то роскошном кафтане. Лицо его было смертельно бледным, в глазах застыл страх, стойко сдерживаемый силой воли.
Он что-то сказал, но его не поняли. Казаки грубо отстранили старого и вошли в обширную комнату. В ней была хорошая, но старинная мебель, в дальнем углу сидели на оттоманке пожилая женщина и трое ее детей. Все с бледными от ужаса лицами, трясущимися руками.
Казаки с интересом оглядывали комнату, людей. Они впервые находились в господском доме француза, и все им казалось необычным и интересным.
Подойдя ближе к оттоманке, Лука взглянул на сидящих там детей. Мальчик лет тринадцати в добротном кафтанчике и две девушки. Старшей было лет за двадцать, а младшей не более восемнадцати. И эта младшая настолько поразила Луку своей беззащитностью и красотой, что он так и остался стоять с полуоткрытым ртом, не в силах оторваться от прекрасного видения. И его не отвлекло то, что на лице этой девушки проступали явные признаки ужаса, а крик готов был в любую секунду сорваться с ее алых, несколько побледневших губ, окаймлявших небольшой красиво очерченный рот.
Так они и смотрели – Лука на девушку, она – на него, с немым ужасом и ожиданием чего-то неотвратимого и страшного.
Лука вспомнил, что он в окровавленной повязке, смутился и отвернулся. А в комнату уже врывались казаки, с криками, не обращая внимания на присутствующих, рвали красивые, хоть и старые ткани, шарили в ящиках столов, бюварах и в других местах мебели. Один из казаков грубо схватил девушку за руку и дернул на себя. Та завизжала, отбивалась. Лука дернул казака за плечо и бросил: