– Он колдун! – завопил карапуз и оглушительно заревел.
Бабушка сгребла малыша в охапку и отскочила от стола.
– Презренный ведьмак! – грозно воскликнула она, перекрывая старческим дребезжащим голосом плач внука. – Ты насылал на него порчу! Прочь, прочь из моего дома!!! Кто тебя подослал?! Дункельонкель? Мегамауль? А впрочем, неважно. Прочь!
– Пауль, Николас, пойдемте, – тихо проскулил Пес в башмаках, прижимая уши и хвост.
– Зря вы так, – с горечью промолвил Лавочкин и вышел вон.
– Квас хороший, – сказал прапорщик. – Можно, я захвачу остатки?
Приняв молчание за знак согласия, он сгреб кувшин со стола и последовал за солдатом.
– Простите, – крикнул на бегу кобелек.
– Вот стерва! – бушевал шагающий по лесу Палваныч. – Никакого соображения и уважения. А ты тоже хорош – наслал чары на мелюзгу.
– Кто?! Я?! – Коля был готов взорваться от переполнявшего его чувства несправедливости. – Я ничего не делал!
– Ага, это все знамя! – саркастически провозгласил Дубовых.
– Конечно! – Парень ухватился за эту гипотезу. – Кто же еще?
– Вот это вещь! – восхищенно протянул пес.
– И ты туда же, брехло шелудивое! – не сдавался прапорщик. – Он же пожелал, чтобы этот Ади послушно жрал, сечешь? Кстати, что за имя-то?
– Краткое от Адольф, если не ошибаюсь. – Рядовой пожал плечами.
Палваныч встал как вкопанный.
– Адольф?.. Ты сказал, Адольф?..
– Ну да…
– Уй, е! Ненавижу Адольфов!!! Уж наши отцы били их, били, мать их… Вернуться? Пожалуй…
– Павел Иванович, – Лавочкин подергал бессвязно шепчущего командира за рукав, – вы хотите отомстить карапузу из сказочного мира за преступления Гитлера? Я вас верно понял?
Прапорщик почесал затылок пухлой пятерней:
– Кхм… Э… Двигаемся дальше.
Вечер застал путников в лесу. Они разбили лагерь, соорудили крепкий шалаш. Пес сразу убежал в ночное – якобы искать себе пищу, и хотя он уплетал курятину наравне с людьми, ни Дубовых, ни Лавочкин не были против. Зачем в шалаше собака? Разве что для запаха.
Перед ужином Палваныч уселся у костра и изрек, доставая заветный музыкальный инструмент:
– Так я скоро научусь на флейте играть.
Когда россияне съели по половине цыпленка, из тьмы вышел человек.
– Стой, кто идет? – насторожился прапорщик.
– Это я, Шлюпфриг, – раздался знакомый голос.
– А чего это ты?..
– Ну… За вами увязался. – Юнец развел руками, мол, принимайте в табор.
– Сидел бы дома, – буркнул Палваныч.
– Нету дома-то…
– Ладно, тащись к костру, ешь.
Поужинав, путники выяснили опытным путем, что в построенном шалаше прекрасно помещаются три человека.
Коля размотал знамя, свернул его в подобие подушки и положил под голову. Спать обмотанным полковой реликвией было ужасно неудобно: и бока болели, и дышалось тяжко.