А до подлинной политкорректности и появления нового мышления в виде революционных терминов «афроамериканцы» и «мавроевропейцы» еще лет пятьсот – шестьсот. Сейчас же все напряжены, выискивают шпионов и еретиков, пристально вглядываются, нет ли у тебя выраженной оливковости в цвете кожи и некоей курчавости в волосах. Резюмируя, можно сказать, что чужаков там не любят. Да и инквизиция не дремлет, трудится вовсю.
Значит, остается Южная Франция. Там сейчас мирно, птички поют, цветут плодовые деревья. Красивые девушки с мягким смехом плетут венки, тихо плещут лазурные волны Средиземного моря, и все пляжи свободны. Загорай – не хочу. Никакой толчеи, отсутствуют как класс назойливые Микки-Маусы и Дональды Даки, страстно желающие с тобой сфотографироваться. Никто не носит через тебя вареную кукурузу и домашние пирожки. Всю жизнь мечтал побывать на Лазурном берегу, понежиться на горячем песке в компании олигархов! Вот только времени свободного не было, все работа да работа.
Я быстро собираю в мешок инструменты, с сожалением оглядываю изрядный бочонок, на две трети полный бренди. Сколько влезло, отливаю во фляжку, остальное оставляю. Пусть у ребят сбудется давняя мечта, надеюсь, выпьют за меня на посошок. Запихиваю в мешок лишь самое необходимое, в том числе – пузырек с опием. Я сам возился с маком, а потому лекарство вышло – пальчики оближешь, обезболивает лучше всякого промедола с морфином. Обильные запасы лекарственных трав придется оставить, утешаю себя тем, что соберу и насушу новые, а денег нет и не надо. Как там говорил товарищ Сталин: «Хорошего лекаря больные накормят, а плохие нам не нужны», – по-моему, так.
Пока голова варит, а руки работают, с голоду я не умру. Буду идти на юг, лечить людей по пути, помогать больным, но помыкать собой я больше никому не позволю. Тем временем лагерь затихает, сонные люди давно разбрелись по хижинам, лишь изредка побрехивают собаки. Ночь – это здорово. За прошедшие месяцы я прекрасно изучил все окрестности, с легкостью могу проскользнуть мимо часовых. Да они и не будут бросаться без оклика, всякий знает, что за редкой травой лекарь и по ночам охотится.
Выходя из хижины, я задержался, как что дернуло. Магнитом меня тянуло еще раз на место, где пытали людей, ну не мог я удержаться, и все тут. Из пяти пойманных рыцарей обнаруживаю только одного. Сторожат его сразу двое крепких молодцов, и хоть один черноволос, а второй лыс, как коленка, они вылитые близнецы. Взгляд их роднит, тяжелый и неприятный, многочисленные шрамы да уверенные манеры разбойников. Помимо беглых крестьян в лагере собралось немало всякого сброда.